Инна Фидянина-Зубкова - Съешь блинок, касатик. Стихи о дедушках и бабушках

Дед Степан живёт у самого синего моря,
его хибара не то чтобы к сносу готова,
а её некому даже снести
и некому новую возвести.

«Ничего, на мой век хаты хватит!» —
Степан огородик лопатит,
и в море в прилив выходит,
сетями немного побродит,
чего-нибудь да наловит,
сварит уху и готовит
новые крепкие сети.

– Степан, а где твои дети?
«Разъехались.» – А жена?

«Жена моя умерла,
когда я был лет на десять моложе, —
дедок аккуратно сложит
дрова у забора. —
А у соседа Егора
внучат, как у бога:
один, другой… в общем, много!
Они и ко мне забегают,
науку морскую верстают,
в лодку залезут, плывут
и едут, и едут, идут!»

– Далеко ли заплыли те внуки?
«Да аж до буя, им в руки
рыба так и хлестала:
сима или кижуч… не знаю.»

– Ай, Степан, с тобою болтать – пустое.
Хочешь, счастье твоё холостое
немножко подправим:
за тебя бабку Любу сплавим!

«Любка ворчливая больно,
я бы хотел Петровну!»
– Так Петровна совсем молодая!
«А зачем мне больная?
Хочу Петровну, на худшее не согласен!»

– Ладно, Петровну спросим,
пойдёшь за Степана?
– Разбежалась быть ему мамой!
– Слышь, Степан, Петровна
нянькою быть отказывается!

«Трындит, проказница,
частенько ко мне ныряет!
Хай с ней, пущай ругает», —
дед сети запеленает,
чай нальёт и байки нам бает.

А море хибару оближет
(оно ведь всё ближе да ближе)
и ветром внуков надует.

– Встречай, дед, улов теперь будет!
Видишь, с катера тебе машут:
один, два… целая куча. «Наши!»

– Ты красива, я как бог,
приходи на мой порог,
дивчуха-молодуха,
древняя старуха!

Ой ли, ой ли,
не жуются сухари,
не грызутся корки!
Ай, потрём на тёрке.

– Так выходишь за меня?

«Против вся моя родня:
внуки, правнуки, невестки.
Не гожусь уже в невесты,
да и ты не молодой.»

– Не смотри, что я седой,
мне на вид шестнадцать,
а на деле – двадцать.

Ой ли, ой ли?
Не жуются сухари,
не грызутся корки,
невестки трут на тёрке!

Свадьба, свадьба молодых:
бабке – сто, а дед, как «бздых».
Вам друг с другом повезло,
живите-ка ещё лет сто!

/ Дед не скажет правды,
он на вопрос промолчит,
дедушке наши петарды —
кострище (огонь палит). /

Нет, одному не больно,
а даже лучше в лесу:
воздухом дышу вольным
и глухарей пасу.

Не пройдёт и полвека,
как бабка схоронит меня.
Вот сиди да кумекай,
куда полетит душа:
чи на Марс, на Венеру?

Говорят, на звезде хорошо,
которая сильно не греет,
а лишь отдаёт тепло,
как мой костерок не могучий,
(колючий лапник горит)
но если подумать получше:
сырая хвоя смердит.

Вот так же смердит моя старость,
деревня смердит и Русь.
Сколько ж нам всем осталось?
Даже подумать боюсь.

Не потому что страшно,
а жалко, чёрт вас бери!
Наша земля, не наша:
мирно на ней живи.

/ И жизнь почему-то летела,
невзирая на «войны сей!»
Наша Земля, не наша,
переживёт людей! /

А старому казаку
десять палок по плечу:
по плечу, по плечику
погонов понавесили,
понавесили – висят,
на баб зверски глядят!

А что старому ему?
Десять «палок» по плечу:
с бабы слез, пошёл домой,
спи, гуляй теперь и пой!

Эх, гулял казак, и спал казак,
А проснулся как,
то всё вокруг не так:
не та земля, не те поля.

А те поля беда снесла,
беда снесла бедовая,
ни за рубль, ни за два:
за целковые!

И встал казак, нарядился казак:
«Ну показывай, земля,
где беда, а где пустяк!»

Ой наш ряженый казак
ходит, бродит, как дурак.

А ряженые казаки —
это тоже мужики!
Если ряженый казак,
значит, что-то не так:
то ли праздник на носу,
то ли нечисть во плясу!

– Да какой же он казак,
коли дома кавардак,
коли дома кавардак,
а в головушке бардак?

«Хоть и старый я казак,
да не вор и не дурак,
а поживший хорошо,
проживу ещё лет сто,
лет сто и целый век.
Замедляй, планета бег!»

Мне снились мои деревни,
мне снились мои города.
Я к лондонскому мальчишке
не побегу никогда:
ни побегу, ни поеду,
потому что люблю
родную деревню и деда,
который курит в углу.

Сяду рядом, спрошу я
как у старого жизнь?

Он заведёт про победы
(только ухо держи)
и закурит так долго,
будто вечность сама
у брегов старой Волги
разрушает дома.

К мёртвым моим деревням,
к мёртвым моим городам
я поспешу на подмогу,
и ни за что не отдам
лондонскому мальчишке
сердце своё и страну!

Ты сиди там в посольстве тихонько —
на рубежах я сплю…

Дед Егор никогда не скучает:
то пожрёт, то напьётся чаю
и в лес по дрова —
настала зимняя пора.

Старик, кряхтя, надевает тулуп,
валенки и шурует
в лесок за дровами
(недалеко от деревни) и валит
какие-то пихты.

Пилит
да матом ругает бабку
за то, что худая шапка
и штаны пообтёрлись,
а в доме так чисто – ни пёрнуть!

Брёвнышки в кучу связав:
ещё тридцать три мата сказав,
Егор поволок дровишки.
Мимо бегут мальчишки.
Он и их, ни в чём неповинных, обложит!

– Ты, дед, чего? «Не положено
бегать без дела,
мать вашу, не углядела!
Вот, старику не поможете.
Держите вожжи-то.»

Егор ребятишек впряжёт.
А сам сзади плетётся и ржёт,
как конь молодой!
Дурной, дед Егор, дурной.

Охота – пуще неволи,
а на волка тем более.
Зарядил дед Макар двустволку
и вору под холку:
«Зачем тягал наших коз?» —
обидно Макару до слёз.
А как завалил волка, плачет
(старый он стал, не мальчик).

Хилый ты уж, Макар,
а волка дотянешь?
Ах ты, старый дурак,
верёвочку шаришь.
Забыл верёвку? Ну вот.
Чёрт твою память берёт!
Поезжай домой,
мужики матёрого заберут,
по лыжне дорогу найдут.