Инна Фидянина-Зубкова - Съешь блинок, касатик. Стихи о дедушках и бабушках

Ей внучат уж не догнать:
те то в парк, то во двор.

«Гулять, ребятушки, позор!» —
бабушка стирку отложит,
карты в рядок разложит,
да научит играть в подкидного.

И матерная свобода слова
несётся на весь квартал!
У нашей бабушки воспитательный дар.

Плела лапти старая,
старая, усталая,
старая, усталая бабка:
то лапти ей надо, то тяпку.

Иди-ка, древняя, на печь,
без тебя стирать да печь
некому в доме что ли?

Дед лежит в какой-то боли
дочки на гулянке,
а сыны на пьянке.

Может, внуки подметут,
чисто в хате приберут?
Но их след простыл давно,
а ей уже и всё равно.

Да есть кому плести, пахать:
иди старенькая спать,
а рыжий кот довяжет лапоть.

Будешь в нём плясать и плакать,
своё детство вспоминать:
как искала тебя мать!

Бабка и кот,
кто кому врёт:
то ли бабка коту,
то ли я вам не совру!

А кот-коток
мягко стелет да поёт:
«Милая моя бабка,
у меня больная лапка,
надо срочно мне мясца,
печёнки, рыбки, молока.»

Ай-я-яй, ай-я-яй,
старуха с Васькой не скучай!
Пошла бабка в холодок,
несёт рыбий хвосток:
«На, жри, окаянный!»

Всю брань перебранный,
ест кот.
А мы не смотрим ему в рот,
потому что потому:
пофиг хитрому коту
что и как сегодня врать,
лишь бы было в миске жрать!

Тебе, старой, дом построить, что ли, лень?
Ходишь, собираешь погорель.
Ах, ты нищая, замшелая бабка,
где же твоя милая хатка?

Что своей иконкой растряслась?
Далеко до бога, чёрту б продалась!
Ну что ты, ты ж у нас не продажная.
Не спасет тебя икона бумажная.

Чёрная, сгоревшая хата.
Старая, сама ты виновата:
не задула свечечку, не погасила.
Где глаза слепые твои были?

Не услышит небо, не молись.
А бери топор и размахнись —
построй-ка новый дом, пока живая!
Лень тебе или совсем плохая?

Ну и стой, старея день от ночи.
Где сыночечки твои и дочи:
разошлись по тюрьмам да по пьянкам?

Ну тогда иконка – самобранка:
собирай, бабуля, свои жизни.
Видишь, ангелы к тебе прилипли!

Мари Ванна жизнь прожила долгую,
на войне воевала,
а повоевав, сказала:
(так мол и так,
эдак вот и раз так)
«Не ходите, бабы, воевать,
а то некому будет рожать.
Было нас… ой тысяча милльонов,
а осталося сто сорок.»

С Мари Ванной никто не спорит.
Бабка, конечно, лукавит,
она глазища чернявит
огромным карандашом,
ресницы красит и поёт:
«Мужики, мужики,
вы держите мудалки,
мы за вами в бой пойдём,
вас полюбим под огнём!»

– Мари Ванна, как вам не стыдно?
«Ай, у меня не видно,
смотреть уже не на что.»

Мари Ванне подарят бережно
букетик лютиков синих,
и от объятий сильных
ей никуда не деться:
– Вспоминай лучше, старая, детство!

– Где ты был, старый дед?
«В поле был я, бабка,
я цветы косил в обед.»
– Так им, дед, и надо!
«А ты, бабка, где была?»
– Тоже в чистом поле,
собирала я стога
нашей с тобой воли!

Ох, воля вольная:
коза не доена!

«А мы с тобой:
чай муж с женой?»
– Чай муж с женой,
пошли домой.
Что не идёшь ты, старый дед,
а спотыкаешься?
«Ведь мне уже, никак, сто лет,
аль сомневаешься?»
– Тебе сто лет
и мне шестнадцати нет.

Вот так и живём,
да гори оно огнём!

Любопытные старушки
ходят, бродят по дворам.
Любопытные старушки,
не сидится дома вам!

И какое казалось бы дело,
что ворона в рот залетела
соседу или прохожему.

Нет, бабулечка осторожненько
ворону сначала рассмотрит,
а потом ненавязчиво спросит:
«Пошто вороньё разводишь?
Рот закрой, добро не воротишь,
если чего откусит!»

Бабушек никто ни о чём не просит,
но они свой нос всюду засунуть успеют —
думают, что от этого потихоньку умнеют.

Не проходите мимо деда Вовы:
он с вами поспорит,
«за жизнь» прохожим расскажет
и вовремя баиньки ляжет,
как обычно, пьяный.

– Эй Иванна,
куда ты попёрлась мимо,
«на чай» подать мне забыла!

Я споткнусь о дедка, начинаю:
«Подать не подам! (попинаю
его больную печёнку)
Вставай, Вован, собачонкой
и я б сумела тут ползать.
А ты попробуй-ка поработать.»

Подмигнёт мне деда Вова:
– При отсюда, Зубкова,
да в газету портрет мой вешай.

«Не журналист я (поэт) и взвешен
каждый мой слог на страницах.
Неужели ты хочешь, чтоб лица
вашего племени встали
на моих листочках вокзалом?»

– На вокзал я не хочу! —
деда Вова хохочет.
А что ему ещё делать?

«Это я, как дура, надену
больную печень народа
на царей, королей и уродом
по планете пройдётся мой поезд!»

– А ты кто такая? «Совесть.»

Я сегодня стала старой,
мне сегодня хорошо,
потому что на рассвете,
чибис заглянул в окно,
постучал да поклонился:
«Нет, не быть тебе врагом,
это просто месяц злился.
Ай, поговорим потом!»

Я сегодня стала старой,
мне сегодня хорошо
слушать песни под гитару,
я прошу: «Ещё, ещё!»

Но нестойкая погода
ветром выгонит домой
и все песни про победу
мы за чаем допоём.

Я сегодня стала старой,
видно, с небом подралась.
Наши деды постарели —
заупокойная неслась!

Говорила мне маменька:
«Не ходи к мужикам чужим баиньки,
ведь водкой они угощают,
а тебе, доня, надобно чаю.
До чая я жутко охоча,
ходи до маменьки, доча!»

Так и ходила я к маменьке
чай пить и домой шла, тазики
с водой по утрам выносила:
крыша капала – мужика просила.

Закончилось наше лето:
ни одно, ни второе, ни третье,
сорок третье закончилось, значит.
Крыша моя всё плачет.
Мать, как дура, хохочет,
ещё чаю, видимо, хочет.
Валерьянку я в чай подливаю:
по другому как выжить – не знаю.

– Ну и дура твоя мамаша! —
говорит мне соседка Глаша
и зовёт к себе в гости,
потому как намерена бросить
чай гонять с кренделями
да воду носить тазами.