Юлий Крелин - Заявление

И вот теперь…

Когда он вспоминал ее, вспоминал о ней — теплом овевало его голову, жаркая волна заполняла нутро его.

Тит почему-то был абсолютно уверен, что нет в ней легкости, фривольной контактности, столь часто встречавшейся ему… всем в жизни. Да она и в нем самом была..

Он вспоминал ее достойную осанку, спокойный говор, манеру рассуждать, наконец, чистоту взгляда, улыбки и с трудом мог вообразить в ней ту самую легкость, которая так была удобна, но, правда, уже и изрядно надоела. Он понимал, что наступающее чувство грозит беспокойством, растерзанными нервами, разорванным временем прежде всего ей. Он-то свободен.

И все-таки сейчас не так, как было уже много раз.

Нет. Он не мог и не хотел себе отказывать.

И Тит провернул пальцем последнюю цифру номера.

Дважды он услышал продолжительный гудок и затем решительный мужской голос:

— Говорите. Слушаю.

— Добрый день. Можно к телефону Галину Васильевну?

— Нельзя. Она в перевязочной. Звоните позже.

— Извините. Спасибо.

Но извиняться и благодарить уже было необязательно — он проговорил интеллигентские слова в пустоту издевательски-ернического, короткого «ту-ту-ту»…

Пока звучало «Нельзя… нельзя… нельзя», раздумье бродило еще в голове, но едва он осознал чье-то мужское и решительное нежелание позвать ее к телефону, осознал препятствие на пути его еще не укрепившегося решения услыхать, повидать Галю, как движения его души обрели борцовскую целеустремленность и активность и подвигли его на более активные действия.

Сколько раз — у кого только так не бывает, по какому только поводу не случается — возникшее даже ничтожное препятствие выворачивает вдруг жизнь наизнанку. Препятствие часто вызывает желание пробить его, сломать, перепрыгнуть, обойти и, к сожалению, редко забавляет лишний раз задуматься, остановиться, повернуть назад. И чаще всего не знают, не додумывают, что встретит их, преодолевших барьер, по ту сторону баррикады.

Так само получается.

Во всяком случае, так получилось, с Титом. Он не стал снова размышлять о трепете перед смертью и думать б благодарностях за спасение, прекратил бояться разрушения собственной безмятежности, а деловито начал считать и прикидывать возможные и наилучшие ходы, чтобы поставить ферзя (королеву) в наилучшее для себя положение (на наилучшее для себя поле), чем еще раз доказал правильность закона великого Ньютона, что всякое действие рождает равное ему противодействие.

Он прикинул, что если Галя в перевязочной, ей понадобится по крайней мере еще десять минут для того, чтобы оказаться у ворот больницы. А он этот путь, от кресла до места возможной встречи, преодолеет за семь минут. Даже если она немедленно пойдет, он все равно успеет ее перехватить до того, как она окажется у остановки автобуса или скроется в магазине напротив той же остановки. А если задержится, то в машине он может сколь угодно долго выжидать, да и еще раз позвонить в случае нужды, там же рядом телефон-автомат.

«..Там же рядом телефон-автомат». Машина заурчала, он отжал сцепление, придавил чуть газ, перевел рычаг скорости.

Через семь-восемь минут машина его заняла пост у ворот больницы.

Талина Васильевна закончила последнюю перевязку, наклеила марлевую салфетку, разгладила ее, обрезала ножницами свободные края, сказала сестре «спасибо» и вышла в коридор. Она все сделала — операций сегодня не было, все истории болезней она уже записала, оформила уходящих завтра, ей оставалось лишь сесть рядком с Зоей Александровной и испить чайку.

Галина Васильевна — вопреки распространенному мнению, будто хирурги ходят по своим отделениям стремительно, и полы халатов у них почему-то развеваются, отгибаются или плещутся, словно крылья у птиц или еще как-то, но также красиво, — шла по коридору медленно, с видом человека, удовлетворенного проделанной работой и знающего, что впереди предстоят одни лишь неспешные завершающие день дела.

«Хорошо ему. Сидит дома, работает. В институт ходит не каждый день. И сейчас, наверное, сидит дома, пишет, читает, думает. Конечно, свободы у него больше, чем у меня. А сколько времени ему экономит машина?! Что он все же делает сейчас? Ох, слишком много я думаю о нем. Зачем все это?!

Столько лет безмятежности, и тут вдруг сразу все навалилось.

Где, в конце концов, награда за мою, так сказать, беспорочную службу дому, больнице? Где она?..

Я обязательна… Я всегда все делала, старалась делать, как надо. Никто не может упрекнуть меня в халтуре, в халатности. В халатности? Скорей в халтуре… Что такое халатность? Ну, это вообще другое дело.

Сама-то я себя упрекала, могу упрекать — дело мое личное.

Вся в помыслах — никаких действий. Я ничего плохого не делала, не сделала… А теперь?..

Теперь я даже Андрюшке не нужна. Полетели с отцом, носятся по горам, радуются жизни, загорают. Знают — дома все будет, как надо. Приедут — будет что поесть, будет что надеть. Все чисто, прибрано. Живи, учись, работай, думай о высших материях. А здесь — обсуждения, заявления, — сиди трясись. А если осудят еще? Посадят… Все может быть. Не может… Говорят же, не зарекайся от… Вот именно… Если б еще были действительно какие-нибудь компенсации, штрафы, что ли… А то ведь только сроки… Или могут диплома лишить?.. Да что я буду сейчас сидеть здесь?! Уходить надо. Пойду… Куда? Не знаю — домой, в магазин, на улицу… Сама Титу позвоню.

Тот же коридор, та же ординаторская… Хватит. И Вадим этот сидит пишет. Лицо решительное, словно на Марс сейчас полетит. Где Зоя? Не могу. Уйду сейчас. Отпрошусь…»

Галина Васильевна маялась. Какой же механизм у женщин внутри? Какой-то есть приемник, получающий чье-то беспокойство, чью-то маету, чью-то… на чью волну настроена нынче она. Черт его знает, каким образом женщина чувствует все же, что происходит вдали от глаз ее, ушей, как ловит нечто важное нутром. Отчего вдруг забеспокоилась, замаялась…

Походила по ординаторской, вернулась в коридор, остановилась около кабинета заведующей, снова направилась к перевязочной, не дошла и вернулась в ординаторскую, поглядела на Вадима. Он молча писал, кинул взгляд на нее и опять уткнулся в свои записи. Села у телефона, посмотрела на аппарат, снова встала…

«Не надо. Не надо мне ничего. Покоя хочу. Да где же он?! Не хочу как раз покоя… Вру себе. Вру… А что же я хочу?..»

Галина Васильевна решительно вскочила со стула и, уже не раздумывая, явилась перед заведующей.

— Зоя Александровна, я все сделала. Можно уйти?

— А чай?

— Обойдусь сегодня. Ладно?

— Иди, конечно. Новостей нет? Тебе ничего не говорили?

— Нет. Ничего.

— Ну счастливо. До завтра. У тебя завтра ничего нет? Операции будут?