Валентин Гнатюк - Перуновы дети

Кто-то теребил его за рукав:

– Уходим, товарищ майор, ещё немного – и отсюда не выбраться!

– А вот и я! – прозвучал за спиной звонкий почти мальчишеский голос.

Обернувшись, увидели Володю.

– Володька! – бросился к нему капитан. – Жив, чертяка? – Он ухватил водителя за плечи. – Твоя же машина вон… прямое попадание!

Володя поморщился от боли. Только теперь заметили, что парень поддерживает плечо.

– Жив в основном, товарищ капитан, броник выручил. В машине меня уже не было, когда её разнесло, успел скатиться в кювет, а она дальше сама пошла, здесь ведь склон, на газ давить не надо, а сигнал я замкнул…

Словно в ответ забибикал грузовик, напоминая, что медлить больше нельзя. Отстреливавшиеся из-за камней пограничники, покинув укрытия, побежали к машине, Чумаков, капитан и Володя – за ними. Сзади затрещал и смолк автомат. Обернувшись, увидели молоденького пограничника, который, ухватившись за грудь, оседал на землю. Вокруг плотнее завжикали пули.

Чумаков остановился.

– Уходите! – крикнул он поджидавшему его капитану. – Я прикрою! – И спрыгнул обратно в бетонное укрепление.

Капитан попытался возражать, но вымазанное глиной и закопченное порохом лицо Чумакова стало злым и непроницаемым.

– Это приказ! – рявкнул он. – Выполняйте немедленно! Уходите за скалы! Парня возьмите! – И бросился к пулемёту.

– Не задерживайтесь, товарищ майор! – крикнул в ответ капитан. – Минут через десять мы вас прикроем! – И, передав Чумакову свою каску, он побежал догонять грузовик, успев вскочить на подножку.

Чумаков приник к прицелу, поворачивая ствол то в сторону занимаемой противником заставы, то вправо, где по скале упорно продвигалась группа в несколько человек.

Стараясь отсечь нападавших, майор видел в пулемётный прицел искажённые победным кличем лица моджахедов. Чумаков давил на гашетку, понимая, чем дольше он продержится, тем больше у ребят шансов надёжнее закрепиться в горах. Тем более что пограничники успели сообщить о прорыве, и минут через двадцать должны появиться вертушки.

Сознание было ясным, как никогда.

Он успел дважды перезарядить пулемёт, когда услышал, или, скорее, почувствовал характерный шелест и тут же увидел летящую к нему со стороны гор ракету, выпущенную из гранатомёта правоверного.

Чумаков увидел её конусовидное тело, полное огня и смерти. В этот момент произошло то, что уже один или два раза случалось в его жизни: время замедлилось и почти остановилось… Замерли взметённые взрывом тучи песка и щебня, и пули почти зависли в пыльном пороховом воздухе. Стали приглушёнными звуки и запахи, и только обострённое зрение воспринимало всё необычайно ярко и образно. Глаза различали каждый камешек даже на большом отдалении. Какие необычные цвета! Странно, что он видит происходящее отрешённо, словно со стороны.

Это была последняя мысль, промелькнувшая в мозгу.

Режущий яркий свет, подобный то ли зареву горящей избушки волхва, то ли отблеску зеркальной стали на лезвии топора, то ли вспышке таинственной голубой молнии, полыхнул невыносимым сиянием одновременно со страшным взрывом достигшей цели ракеты, испепеляющей всё живое в своём быстром и жарком последнем огне.

А может быть, в первом? Может, существует-таки огонь возрождения в иной ипостаси, когда энергетический сгусток мысли, покинув бренную оболочку, устремляется в бездонные глубины Пространства и Времени, где его ждут блуждающие мыслечастицы иных субстанций, тех, кого он знал, и тех, с кем не был никогда знаком, но которые пребывают теперь все вместе, слившись с ангелами и богами.

– Знаете, для меня, врача с немалым стажем, человек стал гораздо большей загадкой, чем когда я был начинающим медиком. Иногда объективно здоровые и сильные люди погибают от несерьёзных, казалась бы, болезней и ран. А иногда бывает как с вами. Человек выкарабкивается вопреки всему, словно ему с той стороны подставляют лестницу…

Конусовидное рыло стального монстра, начинённого смертью, мчалось прямо на Вячеслава. Всё вокруг остекленело и замерло. Время стало вязким, как патока, и медленно обтекало приближающуюся ракету. Гипнотическая сила неотвратимости парализовала волю и обездвиживала тело, поселяя внутри лишь ненависть к проклятому куску рукотворного железа. И чем ближе надвигалась смерть, тем сильней накалялось чувство ярости. Они встретились в один миг: ракета и ненависть к ней, и взорвались единовременной вспышкой нестерпимой белизны, пламенем, за которым был абсолютный Свет. Обострённые до предела боль, страх и отчаяние тоже разлетелись на куски и исчезли.

Немилосердная яркость света постепенно ослабла и перешла в сияние солнца, ласково освещавшего лес и тропинку, по которой шли двое мальчишек. Один из них, курчавый и темноволосый, обернулся и произнёс, радостно улыбаясь:

– А ты говорил, что мы не встретимся!..

Затем последовал чёрный провал. Потом за порогом боли, а может, и смерти стали возникать другие видения, которые приходили из ниоткуда и жили какой-то своей, только им ведомой жизнью. Высокий худощавый старик с чубом что-то поясняет русоволосому подростку, делая при этом замысловатые и плавные движения тяжёлым обоюдоострым мечом. Подросток рыдает от безутешного горя на пепелище, сжимая в руке закопчённый амулет. Из осеннего леса, шурша опавшей листвой, выдвигается странный отряд всадников в простых холщовых одеждах, мужчины вооружены копьями, рогатинами и топорами. Вслед за конным разъездом катятся телеги с женщинами, стариками, детьми, домашним скарбом и овцами со связанными ногами. Оглядываясь по сторонам, люди стремятся поскорее проскочить открытое пространство.

Невиданный город с удивительными домами вдруг приходит в смятение, земля ходуном ходит под ногами, покрывается трещинами, и жители бегут к морю, спасаясь на парусно-гребных судах, таща за собой детей, скарб, блеющих и ревущих от страха животных.

Суда одно за другим торопливо отчаливают от зыбкой тверди, которая неожиданно быстро начинает погружаться в морскую пучину. Высокий, почти правильный конус горы извергает клубы огня и дыма, раскалённые камни с чудовищным гулом и грохотом летят на зелёные склоны и красивые строения, довершая скорую гибель острова, только что полного жизни.

Казалось, картины, словно повинуясь движению невидимого маятника, появлялись только для того, чтобы наполнить мозг чувствами ужаса и страдания, накалив их до состояния внутреннего взрыва, за которым вновь наступал абсолютный Свет и абсолютная Тьма. Сколько так продолжалось, неведомо – день, год, столетие, вечность…