Олег Красин - Дети Метро

У дверей «Старбакса» она неожиданно увидела Никиту, выходящего из кафе и невольно отворачивающегося в сторону от летящего в лицо снега.

— Никита? — удивленно спросила она.

Её коллега повернулся и узнал её.

— Привет! — сказал он, — кофейку хочешь попить? Могу составить компанию.

— Нет, у меня здесь встреча, — заколебавшись на минуту, сказала Катя.

В последнее время они мало общались — только в офисе, и от былой близости, если не считать того откровенного разговора на новогоднем корпоративе, не осталось следа. Она знала, что Никита безуспешно пытается отделаться от Анжелики Игоревны, что у него проблемы с женой. Она ему сочувствовала, но, как и все их сотрудники — история любовных перипетий Никиты уже разошлась по их фирме — находила его переживания отчасти комичными.

— Не хочешь — как хочешь! — ответил Никита, тем не менее, он не пошел к метро, а отчего-то вернулся в кафе следом за Катей.

В это время Катя скинула верхнюю одежду, заняла столик, однако Никита остановился рядом. Она не понимала, что ему нужно и хотела только одного — быстрее избавиться от бывшего бойфренда. Ей нужно было привести прическу в порядок, помятую зимней шапкой, слегка подкраситься и всё это она хотела успеть до появления Завьялова.

В эту минуту их и заметил Максим через большое окно кафе.

— Ты что-то хотел? — между тем поинтересовалась Катя, внимательно вглядываясь в лицо коллеги, — если не против, давай короче.

— Я… — Никита замялся, — слушай, у меня тут встреча была, конфиденциальная, ты меня не сдашь Анжелике?

— А мне какое дело? — пожала плечами Катя.

— Ну, понимаешь…

— Вообще не знаю, зачем ты мне об этом говоришь!

— Я подумал, вдруг ты увидела кое-кого, начнешь задавать вопросы, — он схватил её за руку — короче, я замутил с «Мосриэлтом». Хочу свалить к ним.

— Вместе с клиентами?

— Сама знаешь. Кому мы голые нужны? Ты же говорила: «Чтобы что-то получить, надо сначала отдать». Или типа того.

Катя усмехнулась:

— Я говорила о любви, а не о бизнесе. Я говорила: «Чтобы тебя полюбили, надо самой любить». А вообще, делай что хочешь, я не скажу Анжелике. Слушай, мне действительно пора, сейчас придет один человек. Ты можешь уйти?

Никита посмотрел понимающе.

— Свидание? Окей! Так точно не скажешь?

— Не скажу, давай, иди уже!

После этого Никита вышел, а Катя села за столик и посмотрела на часы. Максим уже опаздывал на пять минут. Это было странно. Обычно он приходил раньше, до неё и говорил, что джентльмен никогда не заставит себя ждать. Однако Кате, его подчеркнутое джентльменство было приятно. Правда, несколько раз Максим опоздал — у него неудачно сложились обстоятельства. Но он заранее предупреждал Катю, шутливо писал ей, что задержится, что любит её, что скучает.

Сейчас его не было, и она не знала причины, не было от него ни звонков, ни смс. Она заволновалась и, взяв телефон, послала смс. Но ответ не пришел, хотя на сенсорном экране появился значок доставки почты адресату. Катя растерянно посмотрела в окно кафе, на улице снег прекратился, только сильный ветер продолжал тормошить прохожих. Может что-то произошло, то, что они не предвидели?

Внутренний голос говорил, что Максим молчит неспроста. Она сидела, машинально отпивая кофе, которое успела заказать, глоток за глотком, глоток за глотком. Словно в этом, был заложен некий смысл, протокол, который поможет принять верное решение в сложной ситуации. Будто процесс действия это самое главное.

Посидев какое-то время, она снова послала смс: «Что случилось?» На этот раз Максим прислал ответ, что занят. Ответ был написан сухо, по-деловому и в нём, на первый взгляд, не было ничего обидного. Однако Катя закусила губу, как делала её мать в минуту расстройства и, расплатившись, вышла из кафе. Впереди была суббота, свободная, незанятая и скучная, но что-то подсказывало ей, что и воскресенье будет таким же.

Ровно к трем часам после обеда Максим подъехал к больнице, из которой должны были выписать Стаса. Он немного постоял на крыльце, не решаясь сразу окунуться в больничную атмосферу, и потому казался похожим на неподготовленного пловца, который осторожно и постепенно погружает пальцы ног в холодную воду, боясь с разбегу нырнуть в глубину реки. Завьялов с удивление отметил, что в последнее время его стали пугать лечебницы, хотя особых причин для опасений не было, сам он был здоров, родители тоже.

Мокрый, неприятный ветер пронизывал насквозь и, совсем замерзнув, Максим вошел в холл больничного помещения. Несмотря на субботу, возле регистратуры стоял народ. Старый охранник с морщинистыми сизыми щеками и носом на входе выдавал синие бахилы из тонкой пленки, грозящие лопнуть при каждом неосторожном движении.

— Я на прием не пойду, здесь буду ждать, — сказал ему Максим, чтобы не надевать эти полиэтиленовые мешочки на ноги.

Охранник потерял к нему интерес, отвернулся, а Завьялов подошел к батарее, висевшей вдоль стены у входа, и прислонился к ней задом, обогревая замерзшую тыльную часть. Он посмотрел на часы — сейчас должны были выкатить кресло со Стасом. Как было известно Максиму, тот так и не оправился после аварии, тело его ниже туловища было бесчувственным и ни на что не реагировало.

Среди народа, стоящего в холле и возле регистратуры, должны были быть родственники Стаса — мать, отец, сестра. Никого из них Максим не знал. Он стоял, терпеливо ожидая пока вывезут его приятеля, но мысли всё равно были заняты Катей.

Он был в обиде на неё, и, видимо, тоже её обидел, в общем-то, не разобравшись ни в чем. Максим так никогда не делал, а тут поддался эмоциям, как человек настроения. С другой стороны, он посчитал, что Катя тоже несет свою долю ответственности за то, что случилось. Зачем она встретилась с тем парнем? Почему не подумала, что может задеть его чувства?

В конечном счете, кто из них был более виноват — она ли со своей беспечностью или он, утративший самообладание, Максим не знал.

В холе возникло небольшое оживление — дверь во внутренний коридор открылась, и показался Стас на коляске, немного осунувшийся, бледный, но судя по лицу, не утерявшийся бодрости духа и надежды на выздоровление. Максим эту надежду на лучшее, вместе с другими, подпитывал в Гусарове при каждом посещении. Он говорил, что Стас обязательно поправится, что сейчас медицина достигла высокого уровня и его непременно поставят на ноги. Это была ложь во спасение. Максим не очень-то верил своим собственным словам, но продолжал говорить и говорить.

Инвалидную коляску толкал уже знакомый ему доктор Ливенец с недобритым лицом, улыбавшийся направо и налево, словно кинозвезда. Едва врач вывез Стаса, как коляску окружили несколько человек и заслонили её от Максима. Среди них он увидел родителей Гусарова, людей пожилых, худощавых как Гусаров, с лицами скованными озабоченностью. Мать и отец Гусарова были почти в одинаковых коричневых пуховиках, поношенных, с засаленными в некоторых местах рукавами и карманами.