Герхард Рот - Тихий океан

Откуда-то из тумана до Ашера донесся зов одинокого рожка, но охотники и бровью не повели. Тотчас после этого они уткнулись в заросли первого кукурузного поля и, оцепив его, спустили собак. Те в несколько высоких прыжков исчезли меж шуршащих стеблей, и охотники стали науськивать их, натравливать и бранить почем зря. Сами охотники расположились на расстоянии двадцати шагов друг от друга с ружьями в руке, подняв стволы. Где-то щебетали птицы. Как только собак спустили на дичь, Ашеру невольно пришла на ум собственная невеселая судьба. С другой стороны, сейчас он был в безопасности. Ну, кому он тут нужен-то? Неужели из-за какой-нибудь нелепой случайности все откроется? До города отсюда больше пятидесяти километров, и они с женой договорились, что она не станет его навещать, ни к чему пересуды. Только тут он заметил, что распорядитель охоты уже во второй раз спрашивает его о чем-то. О чем именно, он не уловил, поэтому просто улыбнулся и кивнул в ответ. Охотники перестали кричать «ату», чтобы не охрипнуть, и вместо этого стали понукать собак свистом. После того как собаки прочесали первое поле, к облегчению Ашера, не подняв ни одной птицы, охотники окружили цепью следующее. Размышляя в последние недели о своем будущем, он внезапно осознал, что более всего завидует тем, кто живет себе и живет, не мучимый бесконечной рефлексией. Вот и эти крестьяне такие же, незлобивые. Незлобивость эта у них, наверное, в крови.

Перепаханные поля лежали под паром. На проволочных изгородях висели гирлянды прозрачных водяных капель, на ржавых — даже розоватых. Тяжело ступая, они двигались по кукурузному полю, сжатому комбайном, утопая в стеблях до колен и волей-неволей так высоко поднимая ноги, что казалось, будто это марширует воинская часть; только марширует как-то вразброд, думал Ашер. На берегу Заггау торчали сухие, безлистные побеги арники, сплошь увитые паутиной.

Снова проехав немного на машинах, они остановились у лесопильни. По случаю воскресенья рабочих там не было. Они шагали по черной, рыхлой земле, слева и справа были уложены штабеля теса. Заггау, журча, перекатывалась через плотину. В сарае возле стальной пилорамы стоял старый, ржавый трактор. Дорога вела немного в гору, между фруктовыми деревьями и ульями, вдоль опушки осеннего, яркого лиственного леса. Ашер бездумно шел следом за охотниками и наслаждался. На холме собаки вновь исчезли среди зарослей кукурузы. Тотчас же раздался выстрел, и из-за края поля показался охотник с добычей. Ашер, снедаемый любопытством, двинулся ему навстречу. Кольца вокруг глаз у фазана были красные, темя — зелено-синее, воротник на шее — белый с черной и фиолетово-синей оторочкой, сама шея отливала золотисто-коричневым, на ней выделялись темно-зеленые кончики перьев, крылья, которые во всю ширину расправил для него охотник, — светло-коричневые и шелковисто-желтые, кончики крыльев — в бурых, серых и белых крапинках. Охотник невозмутимо протягивал ему убитого фазана. Птица будто вдруг сама далась в руки и заснула, только и всего. Ашер осторожно дотронулся до нее, и тогда охотник выдернул у нее несколько перьев и вложил их ему в ладонь. Ашер замялся, охотник, вероятно, неправильно истолковал его колебания, предположив, что Ашер не решается принять подарок.

— Да чего там, пустяки, — сказал он, ободряя Ашера.

Остальные уже ушли дальше. Туман рассеялся, засияло солнце, в небе ясно обозначилась оберхаагская колокольня. В условленном месте сбора распорядитель охоты откупорил двухлитровую бутыль вина и пустил ее по кругу. Потом они проехали еще через несколько деревень к следующему кукурузному полю. Какие-то музыканты примостились со своими инструментами на обочине дороги, заглядывали в проезжающие мимо машины словно в поисках знакомых и долго смотрели им вслед, когда они уже исчезали из виду. В одной деревне им пришлось остановиться, пропуская торжественную процессию, направляющуюся на благодарственный молебен по случаю сбора урожая. Возглавлял ее оркестр, игравший «Вознесем мольбы» [1] «Немецкая месса» Франца Шуберта (1827). … Ашер улыбнулся. «И от злой судьбы», — наигрывал оркестр дальше. В сущности, он завидовал этим людям, — как-никак, у них есть вера. «У меня-то ничего нет, кроме моей рефлексии, — думал он, — а она разъедает душу». Поэтому, сравнивая себя с другими, он вечно ощущал себя предателем, притворщиком и обманщиком. А сейчас чувство вины мучило особенно, ведь окружающие ему доверяли. «В конце концов, итог моего самосозерцания и сейчас такой же, как всегда, — бездействие». «Нас Господь спасет», — доносилось до него пение сельчан, издалека похожее на простой непринужденный разговор. Только сейчас он сумел разобрать слова, до того их заглушала слишком громкая музыка. Он вспомнил, как много лет прожил, не испытывая никакой потребности в религии, как потом втайне пытался обрести веру и как эти попытки терпели жалкий крах, ведь в то самое мгновение, когда он уже был готов сказать себе, что уверовал, его вера рассеивалась словно дым. «Праведных оплот», — допели участники процессии. И теперь, при виде развешанных на стенах домов и на деревьях предвыборных плакатов с гигантскими лицами, мимо которых шествовала торжественная процессия, он думал, что, если бы он был жертвой, и притом жертвой невинной, все это казалось бы ему прекрасным. К тому же тогда его поддерживало бы неизбежное сознание собственной беззащитности и необходимости смирения. Но жертвой он не был.

— Ну, вот, еле тащатся, нога за ногу, — раздраженно бросил Хофмайстер.

— Да уж, — согласился Цайнер.

Он как раз обгонял процессию, сворачивавшую с дороги к церкви. Ашер украдкой взглянул на хоругвь и балдахин из шелка и парчи, который несли на шестах четверо мужчин, — под ним выступал приходский священник с реликварием в руках.

— Видели женщину? Вон там! — спросил Хофмайстер, тыча пальцем. — Двадцать два года тому назад я за ней ухаживал. А жила она во-о-он в том доме.

Ашер послушно выглянул из окна.

— Вон на той стороне, — уточнил Хофмайстер.

Они как раз проезжали мимо фруктовых деревьев с обмазанными известью стволами.

Тщетно оцепив еще одно кукурузное поле, — двое охотников упустили взлетевшего фазана, который, тяжело взмахивая крыльями, проплыл у них над головами, — они по широкому, скошенному лугу мимо почти облетевших деревьев и кустарников вернулись к Заггау. Внезапно раздались выстрелы. Охотники крикнули: «Фазан!», — Ашер быстро повернулся к просеке, откуда поднялся на крыло фазан, а Цайнер, оказавшийся рядом с ним, на лету сбил птицу, так что перья закружились в воздухе. На какую-то долю секунды выстрелом фазана подбросило вверх, после чего он рухнул на землю, словно в наказание за дерзкие попытки летать. У Ашера возникло странное чувство, будто фазан сейчас там, где ему и надлежит быть. Дробь пробарабанила рядом с ним по листьям. Ашер вспомнил об этом как о чем-то бесконечно далеком. Кукурузное поле, с которого взлетел фазан, отделял от него маленький ручей. Поблизости стоял дом, в открытом окне покачивался вывешенный для проветривания костюм. Потом им встретились две пригожие девочки в бело-голубом. Ашер предположил, что они возвращаются с процессии. Одна из них была лет восьми, значит, ровесница его дочери Катарины. Сидит сейчас, поди, бедняжка, дома и мучается от скуки.

Читать дальше