Роберт Ирвин - Пределы зримого

Прочь холодную воду. Небо прояснилось. Пробное касание сухой щеткой — заброска разведчиков. Затем — ураган горячей воды, наводящий ужас на противника, ослепляющий и дезориентирующий его, но одновременно наносящий несколько неприятных случайных ударов, как это всегда бывает при столь массированных бомбардировках. Когда кипящий вал схлынул, лес предстал в пугающей тишине. В нем не поет ни одна птица.

Заплутавший в лесу-призраке, мой разум начинает петлять. Я задумываюсь над судьбой паттоновских револьверов с костяными ручками. Оставаясь слишком долго в тени, слоновая кость желтеет. Это оружие замечательно чувствовало себя под солнцем Северной Африки, но что будет с ним здесь, в зимнем лесу в Арденнах? Не хотелось бы увидеть эти револьверы, ручки которых покрыты желтыми пятнами и сеткой тонких коричневых трещинок. Это слишком реалистично и не способствует дальнейшей сохранности той или иной вещи. Кроме того, я здесь не денщик Паттона, и такие мысли только отвлекают меня от главного дела.

Всматриваясь в дно кастрюли сквозь вновь покрывающуюся слоем мутного жира воду, я представляю себе пейзаж, насыщенный материальными свидетельствами прокатившегося здесь боя: повсюду — брошенные, искореженные грузовики, пустые обоймы и цинковые контейнеры для патронов, проволочные заграждения, идущие ниоткуда и в никуда. Груды мусора, вполне возможно, заминированные противником. Кажется невероятным, чтобы эта территория вновь была очищена и приведена в порядок, чтобы выветрился запах горелого человеческого мяса. Невероятно замусоренные участки чередуются с относительно чистыми. Линия фронта прорвана, бой идет повсюду. Разрозненные отряды микробов пробираются по горам, пытаясь уйти из-под удара. Они измучены боями и противоречивыми, безрадостными слухами. Лихорадочные переходы с места на место чередуются с долгими привалами и попытками организовать оборону. Они никак не могут поверить в реальность того, что уже свершилось, — в то, что Паттон сумел так быстро перебросить в этот район свои части. (Паттон, как и мой Филипп, — человек-сюрприз, человек-загадка. Я так и не смогла из него выудить, чем же именно он занимается целый день на своей работе. В последнее время он торчит там все дольше и дольше, но тем не менее то и дело застает меня врасплох, возвращаясь домой неожиданно рано. Сегодня я должна быть готова встретить его: ни пятнышка грязи во всем доме к возвращению воина не останется. Когда я выходила замуж, я думала, что Филипп — это мужчина-судьба для меня. Оказалось, что он — мужчина-тайна.)

Логистика — это умение придавать значение всем мелочам, грамотно составлять списки и организовывать складское хранение — в общем, обеспечивать материальное снабжение и тыл воюющей армии. Тыловые службы сделали свое дело, перегруппировка сил завершена, боеприпасы доставлены, теперь дело за боевыми частями. Я бросаюсь в атаку со всей накопившейся во мне яростью. Моющее средство огненным валом накрывает дно кастрюли. Щетка переходит в планомерное наступление, упорно тесня противника. Ба-бах! Бу-бух! Бам! Трам! Бах-бах-бах! Танковый клин проволочной щетки пробивается сквозь вражеский укрепрайон по кратчайшей дороге к окруженным. По всему фронту слышна канонада, то тут, то там удается взломать оборону противника и начать продвижение вперед. Микробов, бактерий — немцев — почти не видно. Лишь иногда мелькают их спины. Враг в панике бежит, пытается вырваться из огненного кольца. Но это оказывается не так-то легко. Сам ландшафт, до этого работавший на немцев, оказывает им теперь медвежью услугу. Гусеницы их танков безнадежно вязнут в заболоченных, залитых дождями полях. Да и куда бежать? Войска, окружавшие Бастонь, сами оказались в окружении.

Справиться с пригоревшим пудингом оказывается легче, чем я ожидала. Фашисты-микробы действуют на огромном театре военных действий, их коммуникации растянуты, и на этот раз Мукор завел свой «вермахт» слишком далеко. Последний натиск — и враг повержен броней металлической щетки. На главной площади Бастони появляется кортеж Паттона, триумфально въезжающий в освобожденный город. Остается лишь добить противника да протереть кастрюлю. Когда я вижу в зеркале ее дна свое отражение, на моем лице расплывается усталая улыбка победителя в долгом и трудном бою.

Этот раунд за мной — никаких сомнений. В отличном настроении я даже выхожу в холл, чтобы позлорадствовать над Мукором. Мукор угрюмо молчит. Вдруг я замечаю, что мои руки по-прежнему пахнут грязной водой из раковины для посуды. Следовало бы помыть их более тщательно, но… я же сегодня не принимала ванну! Надо принять ванну.

Медленно, плавно изгибаясь, я начинаю свой стриптиз.

Медленно, плавно изгибаясь, я начинаю свой стриптиз. Как только сброшенная одежда падает на пол, вокруг моих ног поднимается облачко пыли. Несколько секунд я стою обнаженной в пелене возбужденно шевелящихся усиков и паутины. Пройдясь по холлу, я поднимаюсь по лестнице. Возвращаться и поднимать одежду я не собираюсь. Нужно как следует подразнить Мукора, открыто им пренебрегая.

В ванную! Она от стены до стены устлана ковровым покрытием. Одно из величайших удовольствий в моей жизни — возможность провести ступней по этому толстому ворсу, утопить в нем пальцы ног. Я тотчас пускаю воду. Мы с ней теперь друзья. И к тому же нам суждено быть союзниками. Как — никак я процентов на девяносто, если не ошибаюсь, состою из воды. Сейчас я хорошенько отмокну, понежусь в живительной влаге, потом надо не забыть достать из морозилки что-нибудь на обед Филиппу. (Продумать это будет нетрудно, так как информацию о том, что у меня в холодильнике и морозильной камере, я мысленно храню здесь, в ванной.) То, что мое тело почти целиком состоит из воды, это научный факт. Сейчас я погружаюсь в воду и в размышления. Вот! Именно так я и хотела подумать. Именно так я думаю. Никому из «подруг» я и не собиралась говорить об этом, но лично я убеждена в том, что не только мое тело соткано из воды, но и мысли мои, и чувства — тоже вода. Так я это ощущаю. Мои симпатии и предпочтения текут от меня к людям и вещам. В те дни (к счастью, достаточно редкие), когда спит мое воображение, я чувствую себя безнадежно высохшей. В другое время мой мозг и сердце полны воды; ее давление растет, и мне оказывается нужно выплеснуть ее на что-то, как это произошло сегодня в Арденнах. Если же не дать себе разрядиться, то по всему дому от меня останутся разбегающиеся пятна протечек. Нет смысла дальше описывать это: я уверена, что я — не единственный человек в мире, голова которого представляет собой сложную сантехническую конструкцию. Наверняка все мы устроены одинаково. Мысли просто плавают в водопроводе нашего мозга. Порой в водозабор попадает со дна такое, о существовании чего мы даже не подозреваем. По-моему, это тоже уже объясненный научный факт. И разве психоаналитики не твердят нам что-то в том же духе — или я опять не все поняла из того, о чем мне рассказывал Филипп?