Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

— Свист последние дни в ударе, верно? — говорил водитель. — Только староват он, странно, что вообще играет…

— У Рэмси есть не только сила воли, но и мастерство, — заявил Лоренс. — О’Салливан нытик и неудачник. Не говоря о том, что он просто идиот.

Ирина ошарашенно заморгала. Как Лоренс посмел сказать такое? Ведь таксист может быть поклонником О’Салливана!

— Слышали, какой концерт он закатил? — спросил водитель.

Лоренсу повезло.

— Вечно ноет, все ему не так — и сукно грязное, и шары прилипают. Попросил судью дважды протереть шар, тот сделал, но ему опять плохо. Ракета всегда недоволен.

— Ведет себя как примадонна, слава его испортила. Порой бывает, что люди слишком талантливы. Ему никогда не приходилось много работать. Если матч сложился не в его пользу, сразу в слезы.

— Вы американец? — поинтересовался водитель.

— Из Лас-Вегаса. — Лоренс с гордостью произносил название города, который терпеть не мог, только в случае добавления колорита его биографии и сразу начинал четче произносить «р», получив шанс не стесняться акцента. Американцы, живущие в Великобритании, привыкли к насмешкам над их грубо звучащими гласными и резкими согласными. Безупречное произношение Лоренса говорило о сильно развитом самолюбии. По известной причине сейчас издаваемые им звуки казались агрессивными и резали слух.

— Вы, янки, не очень-то снукером интересуетесь, верно?

Ирина не выдержала и подалась вперед.

— Нет, в США…

— Да, не очень, — перебил ее Лоренс. — Но я снукер люблю. Пул после него все равно что игра в песочнице. Мы знаем Рэмси много лет, он наш хороший друг. Поэтому я и втянулся в игру.

— Да что ты говоришь? И как он тебе, приятель?

— Отличный парень. Сдержанный. Невероятно щедрый.

— Хотя ему свойственно… — вмешалась Ирина.

— Он человек чести, — вновь перебил ее Лоренс. — Настоящий мужчина.

— Да, слышал я, что парня женщины очень любят. — Водитель покосился на Ирину. — Конечно, он уже не тот, что раньше, с сединой-то на висках, но вы приглядывайте за своей женщиной. Он проворнее, чем кажется.

— Я ничего такого не знаю. Он ведь много лет был женат. На невыносимой особе, к слову сказать.

Когда машина подъехала к Международному центру Борнмута, Лоренс расплатился с водителем, оставив колоссальные чаевые — треть от суммы. Ирина была уверена, что не из благодарности за прекрасное обслуживание, а за шутки, которые отпускал водитель, поддерживая пассажира. Лоренс мог быть грубым и высокомерным, но в моменты настоятельной необходимости выделиться недостатки его воспитания выпирали колкими иглами.

Лоренс чересчур старался, и здание конференц-центра было ему под стать. Громоздкое кирпичное строение казалось нарочито броским, Ирина невольно задумалась, представляет ли себе архитектор, насколько неудачен его проект. Высокие тонированные окна были обращены к заливу с уходящим в воду белым пирсом, казавшимся отсюда далеким и недосягаемым, что также роднило его с Лоренсом. Он был склонен убеждаться во всем на основании лишь собственного опыта, как Алиса в Стране чудес, откусившая гриб не с той стороны и выросшая настолько, что не смогла пройти в дверь. В поездках, подобных этой, они всегда старались получить максимальное удовольствие, потому каждую минуту испытывали болезненную жажду впечатлений. Однако неуловимо присутствующий восторг не проникал в этого мужчину, Ирина была готова преподнести его в качестве подарка, одарить его радостью собственной жизни.

Странный тип, с коротким «ежиком» на голове, вставший за ними в очередь за билетами, проявлял откровенное нетерпение. Холодно-равнодушным тоном вначале — «сэр, это, сэр, то» — администратор подогрел интерес Лоренса к матчу несколькими многозначительными намеками, посетовал, что ставки невысоки, и посоветовал, чтобы не потерять деньги, поставить их на О’Салливана.

— Будущее за Ронни, приятель!

— Послушайте, — сказал Лоренс, — а нельзя ли отправить записку Рэмси Эктону?

— Мы похожи на офис королевской почты?

— Вы уже закончили, мистер? — не выдержал мужчина за спиной. — Хочу вернуть билет, пока он не превратился в тыкву.

— Прошу, прошу! — воскликнул Лоренс. — Я всего лишь хотел выяснить. Спасибо. — Он подхватил оплаченные билеты и вновь обернулся. — Сожалею, что заставил вас ждать!

Лоренс мог бы настойчивее расспросить о возможности связаться с Рэмси, но ради такого пустяка не стоило унижаться.

Зная его пристрастие к критике всех и вся, Ирина должна была остановить, его пока не поздно.

Пурбек-Холл оказался вполне просторным изнутри, поэтому, когда они нашли свои места, Ирина никак не могла понять, в чем причина ее внезапной клаустрофобии. Она воспользовалась любезно купленной для нее Лоренсом программкой и открыла ее лишь для того, чтобы иметь возможность не смотреть ему в лицо. Она не могла избавиться от чувства давящего напряжения, ощущала себя связанной. Когда Лоренс потянулся, чтобы убрать упавшую ей на глаза прядь волос, она едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть его руку. И только когда в зале появился Рэмси, Ирина поняла, что это не просто сомнительная поездка в Борнмут в плохую погоду с целью поприсутствовать на спортивном соревновании, тогда как с большим удовольствием она осталась бы дома и продолжила работать. Это настоящая катастрофа.

Катастрофа, как следствие столкновения двух объектов, пытающихся занять одно пространство. При виде Рэмси она ощутила ошибочность происходящего — этого не может быть, как невозможно присутствие на собственных похоронах. Внезапно пугающее чувство померкло, как иногда отступает тошнота в период самого начала болезни.

Вчера вечером она смотрела на Рэмси по телевизору без грусти, не испытывая при этом томящего желания, но, прислушиваясь к себе, понимала, что ей приятно его видеть. Теперь же, освободившийся из клетки экрана, он манил к себе, вызывая страстное желание подойти ближе и положить руки на его узкие бедра. Пока Рэмси оценивал положение шаров на столе после окончания серии О’Салливана, перед ее мысленным взором выстраивалась картина: как гармонично дополняли бы ее ягодицы изгибы его фигуры. Голова перестала быть частью одеревеневшего тела и отказывалась прервать фантазии о том, как она просунет руки под рубашку, пробежит пальцами по рельефной спине, ощущая прикосновение тонкой накрахмаленной ткани. Она сходит с ума. Этого не должно случиться.

То влечение к нему в июле было глупым, предательским результатом неумеренно выпитого; но сейчас она была трезва. Июль необходимо вычеркнуть. Она будет чувствовать себя полностью уничтоженной, как если бы после пяти лет борьбы врач сообщил ей, что смертельная болезнь опять вернулась.