Валд Фэлсберг - Прокол (сборник)

А два?

Шаг за шагом удается круглое мускулистое колечко растянуть продолговатым: вправо, влево, вверх… Лишь сейчас он замечает: и на самом пороге приоткрытых глубин таится веснушка!

Двое прошли. А три? Четыре?

«Молчи!» он шепотом кричит, но наконец-то расслабли узы щек. Жанетта танцует и поет. Вслух — не так, как Эшварт приказал.

И он бьет. На полу ничего подходящего под рукой не находится, только ноут-сумка самой Жанетты. Твердоватый предмет обрушивается на колодки. И Жанетта опять пляшет! Для Эшварта! Ее левые пальцы ободраны. Но слезы сейчас текут тихо. Кипит только Эшварт…

После Эшвартого удара не встают. Он много ударял по жизни. Не размышляя. Размышление есть поражение. Эшварт знает. По морде хочешь?! Удовлетворить тебя проще, чем переспросить.

Но на этот раз — кого?! Эшварт! Очнись!

Он не чнется. Он глубоко погружается в Жанетту. Под полумесяц, который обязался щадить. Ниже нетронутых дразнящих лепестков, что в ритме толчков раскрываются как задыхающийся рот. Вновь и вновь. Он блаженно наблюдает основание древа под самый корень раздвигая сухую, чистую, алую, лучисто собранную почву, что обнимает его туго как прибрежную сосну. Туго и больно. Меж двумя округлыми, белыми дюнами. Которые терзает землетрясение. Жанетта по-младенчески отчаянно дрыгает ногами, и Эшварт едва удерживает ее напряженные бедра. Чем правдивее, тем больнее.

Но то колечко между губ — оно Эшварту не дает покоя…

«Проси, чтоб я тебя пощадил!» он шипит. «Проси, чтоб не разорвал!»

И Жанетта умоляет. Снова и снова. И Эшварт джентльмен: уязвимый полумесяц над распятым проходом остается лишь чуть натертым.

Пронзительно раздается дверной звонок.

К чертям! Жанетта! Так рано!

Эшварт вырубает телик.

Сегодня у них годовщина. Шесть лет, как Жанетта женщина. Другие сказали бы просто — двадцать четыре. Но у них так не принято: годы не отсчитывают с происшествия, не вспоминаемого ими самими.

Жанетту берегли долго. До совершеннолетия. Они сполна достигли всего еще до откупоривания ее. Жили втроем с венком ее целомудрия, знали каждый его изгиб… Эшварт не представляет ни одной пары, помнящей черты своей плевы… А у них даже фотографии имеются! Семейная реликвия…

Жанетта даже не знает, почему… Эшварт просто не сумел себя преодолеть, затеять уголовную связь с малолеткой, оставить улики… Да еще в чужой стране. «Травма детства», он шутит. Но теперь они любят разыгрывать этот театр опять и опять. Этот, другой, любой — воображению даже трудно шагнуть за пределы пережитого богатства…

Эшварт открывает входную дверь. Жанетта не успевает и вздохнуть, как он залпом сваливает ее прямо с порога на деревянную скамью и решительными движениями сковывает в кандалы. Такую, как есть: в деловито-клетчатом серо-буром пальто, скрывающем зеленый вельветовый юбочный костюм, в колготках под загар и коричнево-кожаных сапогах.

Нет, колодок у Эшварта нет, лишь обычные сексшоповские наручники. Но поза и беспомощность будет настоящей. И по морде дать можно по-настоящему. Жанетта знает. Она видела, как это — шутить с Эшвартом…

Но никогда не испытывала. И в жизни не узнает. Ради потехи этого достаточно. Именно и только этого: бóльшего для потехи было б уже недостаточно.

Аромат кофе. С шоколадом. На табуретке возле пианино.

Рядом с ним на твердой деревянной скамье лежит Жанетта, еще нагая в ералаше своего уличного наряда. Руки и ноги уже освобождены, но вставать еще не хочется. «Было так хорошо, как впервые!» Это лишь семейный гимн. На самом деле, разумеется, было намного лучше. «Спасибо, милый!»

«Милый?» Эшварт улыбается. «Ты разве не знаешь, как меня зовут?»

«Как тебя зовут?»

«Может, еще и отпечатки пальцев и образец спермы?!»

И они заливаются смехом — чистыми квинтами, как давно спевшись. Вечера у них, как правило, счастливы. И утра. И промежутки меж этими временами суток — темный и светлый…

Удар кружкой по голове застает Вестарда врасплох. Шок усиливается горячим кофе в глаза и ужалом острых осколков. Не успев осмыслить происходящее, он чувствует себя асфальтом под пневмодробилкой.

Ее расчет был трезв. Среднеарифметического уложила бы. Похотливого холостяка под сорок… Или образцового семянимпотента… Мелкая смелкая! Классом ниже в спортивном интернате, однако, когда Эшварт сейчас вспоминает тогдашнего себя… Только что за порогом средней школы… Хотя и закален спортом и давно сам себя содержит — рисковым полулегальным бизнесом… Но перед ее решимостью он был совсем еще ребенком. Хотя и физически она просто-напросто ошиблась в исходных данных. Ибо среднеарифметический и не близко не уложил бы ее еще с самого начала…

Вместо ярости Вестард испытывает уважение. Большой над маленькой он ее уже укротил, но чувствует, какого мизера не доставало, чтоб огромную кору земли разломал малюсенький сейсмический центрик.

«У меня твои отпечатки пальцев и образец спермы», она всоп говорит. Это звучит не вызывающе, не… Ну, никак — только так, что она не лжет. «Ты можешь убить меня и расчленить. Пока я жива, ты безнаказанным не останешься», она с кровавым лицом встает и… опять пинок. Острый сапог схватить прямо перед носом Вестард способен. Он будет потерей для большого спорта. Но расчленить ее — нет. И если бы мог — не делал бы. Он даже не понимает больше, как сумел причинить уже содеянное.

Вестард встает, тянется за пуговицы ее пальто и… получает пощечину прямо в лицо. И наконец срывается: маленькая рука еще не опустилась, как ответная пощечина Вестарда уже вопрос наладила. Как Эшварт бил бы его сейчас! Как колотил бы — до заслуженной смерти.

Она лежит и тихо плачет. Он медленно и беспрепятственно подтягивает вверх ее колготки, поднимает ее, поправляет одежду, утирает кровь и направляет к порогу.

«Прости. Я оставил тебя не тронутой…» и замешкивается. Хотелось себя похвалить, ан… Этот маленький, собранный солнышком, туго сжатый, в венке золотых пушинок — клапанчик… Он выбрал тот, не полумесяц… Да не из-за рыцарских побуждений же! Что больше по душе пришлось…

И он запирает дверь.

У Вестарда примерно два часа на то, чтоб покинуть родину в восточном направлении. Как в сорок девятом. Нет, лучше, конечно, намного лучше. Привычным деловым маршрутом. И с надеждой вернуться. По истечении срока давности. И главное: без давящего камня невиновности.

Утро. Жанетта уже на работе. Эшварт занимается дома.

Он плачет редко. Быть может, раз в год. В годовщину. А после наладки поставок давно желанных дисков — чаще…

Полка отборных фильмов… Нет, не латексная садомазоскука. Смешно: «садомазо»… Каким концом такое придумано: объединить одним словом абсолютно несоединимые вещи?! Нет, у Эшварта настоящее насилие. Настоящее! Актерски-мастерское. Дорогое.