Стефан Андерс - Избранные новеллы

Но Аня больше не спала. Услышав его резкое дыхание, она вскочила. Ей стало страшно, потому что она вдруг почувствовала себя совершенно одинокой. Ну как он может спать, спать именно сейчас, — пронзило ее сухой горечью. Но потом она увидела его лицо и поняла: лучше всего, если он спит, если он будет долго спать, очень долго… Вот она не могла больше спать, ей хотелось обдумать свой сон. Сон, по сути говоря, не такой уж и страшный — она уже не совсем точно его припоминала. Будто земля, пролетев мимо нее, неслась в высоту, неслась безостановочно, вся целиком, звери, звезды, деревья, скалы, даже море, но — как странно — совсем без людей. Хотя звери были: ее кошки и лошади, пожалуй, лошади были соседские, и коровы тоже соседские, бурые датские коровы…

Она поглядела мимо нависавшей скальной стены на серпантин тропинки, тропинка, наверно, ведет к Катени суль Монте, к замку. Если она побежит сейчас наверх, одна побежит, и вот она уже сделала задуманное, хотя тело ее продолжало сидеть в тени, прислонясь к скале и склонив лицо к коленям — да, да, она так и сделает, она должна рискнуть… Может для начала поговорить с его матерью… И вот уже она видит перед собой сестру господина Майдингера… Так стоит ли бояться, ведь она очень похожа на брата, и волосы у нее так же сверкают сединой, меня зовут Аня, я не одна приехала, просто я побежала вперед. Пьеро скоро будет, он уснул. Он немного не в себе, нет, нет, не пугайтесь, наша машина наехала на каменную ограду, но ничего не произошло, право слово, ничего, а это было как раз над морем… Вы правы, милостивая государыня, порой в дело вмешивается ангел-хранитель — не всегда, но порой… Вот и с вашим братом так было. А вы знаете, что он умер на руках у моей матери? Она много для него сделала, да-да, она была для него ангелом-хранителем — она и к Пьеро всегда очень хорошо относилась, и перестала возражать, когда увидела, что он настроен очень серьезно, мы хотим теперь… Ну конечно. Пьеро тоже хочет, так почему бы мне и не выйти за него? Пьеро ведь сказал мне — или, чтобы быть вполне точной, он мне намекал, своим поведением, своими словами, своими письмами, что он меня… а вы — его мать. Без меня ему не жить, нет, он сказал так: одинок, одинок, как угорь в цистерне, нет, по-другому, он сказал, что, узнав меня, стал одинок, как угорь… Ну конечно, просто я думала, что это одно и то же. В Амелии — там и впрямь была одна-единственная комната, в Амелии он сказал, что наши души уже все равно давным-давно соединились. Но вот утром, утром кое-что произошло — меня разбудил чей-то голос — и этот голос пронзил меня как огонь — как правда. Но когда правда жжет нас, мы засыпаем ее пеплом. Ах, если бы я прислушалась к своему предчувствию… Но теперь я все-таки прислушаюсь… Те дети, я уже догадываюсь, чьи это дети. Можете ничего мне больше не говорить, я и сама знаю, теперь я знаю, мне сказал голос во сне, не словами, я это смутно предчувствовала, а потом уже знала наверняка, дети, дети, где же ваша мать? я должна ее увидеть — вот она, кара, я должна на нее посмотреть. Где ваша мать?

А вот и она спускается по лестнице, маркиза, наверно, это она и есть, очень красивая женщина, сияющая, веселая, узнала бы она, кто я такая. Куда же мне деться? Нет, нет, я все должна ей сказать… Пьеро, помоги мне, Пьеро!

Когда Нарни очнулся, Аня сидела рядом и выкликала его имя в выгоревшую тишину дня. Оба рывком вскочили на ноги и оказались друг против друга, смятенные, исполненные страха, безмолвные. Жаркая тишина снова плотно объяла их, как стеклянная труба, вздымающаяся к небу.

Он прошептал ее имя, прошептал раз, потом другой, она прижала руки к ушам — словно от боли.

— Итак, — промолвил он, запинаясь, и дрожащей рукой зажег сигарету, — мы могли прямо сейчас быть на палубе корабля, я так бы и сделал, но ты, ты ведь этого хотела…

Она закивала мелкими, частыми кивками, отняла руки от ушей и неподвижно смотрела перед собой.

— Когда ты упорно настаивала на своем, когда ты не желала отказаться от своей проклятой цели там, наверху, я подумал, что лучше бы всего нам обоим сразу умереть. Не пугайся, но я хотел пробить машиной стену — и в море — но моя нога, нога мне не повиновалась… Я побоялся, не умереть побоялся, а возможно, того, что за этим последует, возможно, пережитки полученного мной воспитания… Ведь заодно я бы стал и твоим убийцей. И я не смог, у каждого человека есть свой, подобающий ему грех. Трусливо спастись бегством — это бы я сумел, но вот наиболее простое, бросить нас обоих в бездну, как в свое время — ты только представь себе — как в свое время, пять лет назад, это сделал один человек из Катени… Другими словами, сам-то он в пропасть не бросился… Он вернулся домой из плена, в Тироле он завел себе женщину, женился на ней, а потом уже, вернувшись сюда, точь-в-точь у колодца, завидев трубы Катени, заслышав колокол Катени, — был как раз полдень, — он вдруг все вспомнил, и прошлое ожило в нем. Другими словами: он не то чтобы совсем забыл свою прошлую жизнь, он просто неправильно ее оценил из-за своей второй жены. Этот Луиджи уже имел жену в Катени, и у него было четверо детей. И тут — он как увидел дымок над крышами — дыхание богов домашнего очага — это его жена подбрасывала в огонь оливковый хворост. И знаешь, что тогда сделал Луиджи? Он дал женщине, которую привел с собой, попить воды из колодца, у него как раз был при себе бокал. А покуда она пила, он столкнул ее с кручи. Не пугайся, эта горная серна сумела за что-то ухватиться, она висела в кустах и кричала. Луиджи вызволил ее оттуда и спросил, что с ней, потеряла она сознание или просто оскользнулась. А женщина даже и не поняла, что произошло, так она любила своего Луиджи. Но боги домашнего очага еще более грозно задымили над крышами, а совсем внизу, в ущелье, Луиджи услышал отдаленный рокот, словно ущелье… озлилось на него с голодухи.

И еще Луиджи увидел перед собой священника — свою жену — своих детей — и всех людей из Катени. И все глядели на него: кто эта чужая женщина? Выходит, у тебя вторая жена? Вторая? Ты ли это, добропорядочный Луиджи? И тогда, как раз в том месте, где кончается ограда — можешь смеяться, Аня, ты потом и сама увидишь почему, — он второй раз столкнул свою вторую жену с обрыва. И когда он после этого отправился домой, на сердце у него, как он сам потом рассказывал, стало куда легче. Засмейся же, Аня, эта история хорошо кончается. После того, как Луиджи успел провести несколько часов в кругу семьи, появились карабинеры и задержали его: эта живучая особа, ну, его вторая жена, и на сей раз не досталась ущелью. Она, конечно, была вся изранена, но все-таки сумела выбраться — низом, вдоль пляжа. Она и на сей раз ни в чем не обвинила Луиджи, но из нее сумели выдавить показания, и правосудие пошло своим путем. Но она ходатайствовала о помиловании — так сильно она его любила. Через два года Луиджи вышел из тюрьмы — и живет сейчас там, наверху, у своей первой, разумеется… А вторая вернулась к себе на родину, в Тироль — это не какая-нибудь небылица, так было на самом деле, именно здесь…