Стефан Андерс - Избранные новеллы

Неужели и бывшая актриса Маура, которую я впервые увидел в роли Кетхен из Хайльбронна, а потом и познакомил с Хадрахом, и теперешняя, погруженная в странные фантазии о своем муже, безутешная и слегка манерная женщина — неужели это была одна и та же Маура!? Задавая себе этот вопрос, я уже смутно догадывался, как храбро она, ведомая своими мыслями, прошла через такое множество одиноких, порой тесных, порой бесконечных ночей. Одновременно я почувствовал, как закипает во мне ненависть, та самая ненависть, которую я вот уже сколько лет старательно в себе подавлял, — ненависть к оленю-убийце, вот они, те самые слова, которые мне нужны. Я поцеловал Мауру, сперва — в исступленной благодарности за то, что она произнесла эти слова, а я их услышал. В свое оправдание я мог бы сказать, что в эту ночь я хотел избавить Мауру от ее страхов, от заброшенности, но, возможно, и моя ненависть к Хадраху производила столь же сильное действие, не знаю, не знаю.

Как бы то ни было, между той ночью и днем, когда я двинулся на Хемхесберг с досрочными поздравлениями, протекло несколько месяцев, успокаивающих бурные чувства. Маура и я — мы не строили никаких планов, она хотела еще раз доверить свою судьбу все изменяющему времени. «А может, — так сказала она мне на прощанье, — может, все произойдет само собой…»

Иоганн Вольфганг Хадрах-Зален! Покуда стальные колеса грохотали на стыках и стрелках, я скандировал это длинное имя, словно оно открывало собой длинный и мрачный роман, продолжение которого мне еще предстояло сочинить. Откинувшись головой на подушки, я смотрел на сверкающую под лучами августовского солнца реку, видел, как машины, пароходы, тополя, горы заслоняли друг друга, с различной скоростью проплывая мимо окна купе. Я думал про свой подарок, который намеревался вручить Хадраху — цветная графика с птицами, и представлял себе при этом, каким станет его лицо, если он при виде этих тяжелых, многокрасочных экзотов вспомнит свои добрые времена, старые, добрые времена для нас обоих, когда мы оба еще худо-бедно подавали надежды. Не исключено, впрочем, что Хадрах, еще прежде чем взглянуть на мой подарок, поблагодарит меня своим могучим рукопожатием, а потом уже, раскрасневшись своим толстощеким лицом, совершенно забудет про тот самый предмет, за который он меня благодарил.

Выйдя из поезда на станции небольшого прирейнского городка, от которого всего ближе до Хемхесберга, и начав свой получасовой маршрут, я еще раз порадовался идее прийти раньше срока и тем уклониться от участия в собственно торжествах. За ажурными, сочными тенями буков, плотно покрывших купол Замковой горы, я медленно шагал по подъездной дороге. Я думал про Мауру и еще про то, как завтра она будет стоять в круговороте празднества, сколько рук она пожмет, на сколько вопросов ответит, а сколько пропустит мимо ушей, сколько раз ей придется насаживать на лицо улыбку, изображая счастливую фрау Хадрах. И возможно, рядом с могучим юбиляром она вновь почувствует себя всего лишь наличествующей, его же — вполне реальным, существующим, причиной всей этой праздничной суеты. Потом она вдруг про что-то вспомнит, посмотрит на Хадраха, словно очнувшись, и в мыслях произнесет свои слова: «Олень-убийца».

Покуда я предавался подобным мыслям о Мауре, взгляд мой блуждал по сторонам. По свеженасыпанному песку на подъездной дороге прошлись граблями, перила заново смазали дегтярной краской, повсюду, где имелась свертка на боковую дорогу, заботливые стрелки указывали главное направление. Наискось передо мной, надо мной я услышал скрип песка и, подняв взгляд, увидел, как черная, сверкающая махина протискивается сквозь особенно узкий поворот — и протискивается вдобавок до того медленно, что поначалу я даже и не опознал в ней радиатор.

Я поспешно отступил в сторону почти за куст. Заметь я машину чуть раньше, я мог бы свернуть на боковую дорожку, ибо на заднем сиденье углядел Хадраха. Огромный лимузин едва миновал поворот и остановился. Задняя дверца была распахнута с такой скоростью, что подскочивший с простертыми руками шофер не успел сделать это сам. Хадрах вылез и подскочил ко мне. «Ты явился словно по заказу! — вскричал он и залился своим раскатистым смехом. — Ты поедешь со мной, а ну, влезай! Да поживей, сейчас ты узнаешь, куда я держу путь!»

Я отказывался, выдвигал всевозможные возражения, но как я ни злобился на себя самого, на этого презренного Петера по прозвищу Малёк, и его особенно мерзкую, я бы даже сказал отвратительную, послушливость, вскоре я уже сидел в машине, по левую руку от этого господина, который в очередной раз, если только я оказывался достаточно близко, навязывал мне свою волю, пусть даже на время, чисто внешне.

Шофер был отделен от нас стеклянной перегородкой. Я спохватился, что должен изображать заявившегося раньше времени поздравителя, и пробормотал: «А куда это мы? Я был уверен, что сегодня ты справляешь свой день рожденья!»

— Сегодня? — Хадрах откинулся на подушки и простонал:

— Вот перед вами господин профессор в натуральную величину. Или… — он медленно повернулся ко мне, — или за этим что-то кроется, например, сговор с Маурой?

Когда я попытался ответить ему крайне удивленным взглядом, он снова расхохотался:

— Я и сам в свое время заявился раньше срока, раньше на целый день — причем на день рождения кайзера. Мне и вообще-то не нужно было в школу, я лежал со свинкой, но меня соблазняла побудка в честь королевского дня рождения. И Гансик-Малютка затрюхал по снегу, распахнул дверь школы и — вместо «Слава тебе в победном венке» и занятий не будет, а будут пироги, получил, как обычно, шестью шесть будет тридцать шесть! И сидеть на занятиях! Одно из самых горьких разочарований моей жизни. А вот кто сорвал для тебя лишний листок из календаря? Ой, не иначе за этим что-то кроется. Или… — он приподнял край моего пыльника, — или ты собирался в таком виде справлять мое шестидесятилетие? В коричневых полуботинках и уличном костюме? Ведь навряд ли в твоем крохотном саквояжике спрятан свадебный убор?! Да и краснеешь ты почему-то… Нет, обманщик ты бездарный.

Я уставился на свои башмаки и брюки и покачал головой: вот уж не думал, что я такой идиот. Короче, устремив взгляд прямо перед собой, я признался, что и впрямь намеревался пропустить празднество: «просто потому, что я не совмещаюсь с твоим кругом, — пробормотал я, — а вдобавок не могу переносить столько торжественных физиономий зараз».

— Тут я тебе вполне могу посочувствовать, — расхохотался он, — но остаться ты все равно должен. Завтра утром я велю доставить тебе из проката дюжину фраков. Фигура у тебя вполне стандартная. Вот только плечи чуть узковаты, а ноги коротковаты. Впрочем, чтобы стать жокеем, ты слишком тяжел. Что я этим хочу сказать… Во всяком случае, завтра ты мне необходим.