Нэнси-Гэй Ротстейн - Бьющееся стекло

Через две недели выдержки из рукописи Барбары были распространены среди участников семинара с предварительным комментарием доктора Стэффорда, назвавшего предлагаемый вниманию аудитории материал «частью повествования, отнюдь не оторванного от жизни, но исполненного при этом подлинной страсти». Последовало получасовое обсуждение, причем, к удивлению Барбары, на нем прозвучали хвалебные отзывы. А затем доктор Стэффорд поступил вопреки своему обыкновению. Перестав расхаживать взад-вперед, он остановился, уставился прямо на нее и заявил:

— Рассмотренную работу нужно опубликовать. Хотя это и отрывок из романа, который еще пишется, но он сам по себе является законченным произведением, обладающим внутренней целостностью. Возможно, автор захочет направить его в журнал.

Окрыленная похвалой Барбара подработала диалоги и, поместив фрагмент романа в конверт, послала его в «Атлантик Мансли». К ее несказанному изумлению, через шесть недель пришло сообщение, что материал принят к публикации. Успех воодушевил ее настолько, что к маю она закончила второй черновой вариант романа и в конце семестра вручила рукопись Стэффорду для оценки.

В июльский полдень, будучи одна в квартире, она оторвалась от работы за письменным столом и взяла трубку зазвонившего телефона.

— Вы можете прийти ко мне во вторник, в половине одиннадцатого? — спросил доктор Стэффорд и, назвав свой адрес, повесил трубку.

Жил он в неказистом доме из бурого камня на Двенадцатой Западной улице. Барбара помедлила, перед тем как нажать кнопку звонка. Стэффорд открыл дверь и, не тратя время на приветствия, нетерпеливым жестом пригласил ее войти.

Она проследовала в весьма скудно обставленную — там имелся лишь письменный стол и два деревянных стула — комнату. Уголок оконного стекла был отбит: в помещение проникал влажный наружный воздух и уличный шум. Расположившись за расшатанным столом, на котором — Барбара узнала с первого взгляда — лежала рукопись ее романа, Стэффорд знаком предложил гостье присесть напротив. Рукопись он разложил по главам, как детишки раскладывают вкладыши от жевательной резинки, когда хотят провести осмотр коллекции. Выглядел он взбудораженным, рубашка подмышками потемнела от пота.

— Это книга, — с ходу заявил Стэффорд.

— Вам нравится?

Она готова к изданию? Ну? Ну? — Уйдя от ответа на ее вопрос, он вместо того насел на нее со своим.

— Меня пока не вполне устраивают некоторые главы.

— Ни один настоящий писатель никогда не чувствует свой труд завершенным. Поверьте главному: вам было что сказать, и вы это сделали.

Ошеломленная такой оценкой ее работы, такой верой в ее возможности, Барбара лишилась дара речи.

— Вы обладаете чем-то особенным… — Стэффорд сделал паузу, словно подыскивая нужное слово, и продолжил: — Собственным, ни на чей не похожим голосом. Проявив трудолюбие и настойчивость, многие могут научиться подражать манере даже выдающегося писателя, как Хэмингуэй или Вирджиния Вульф. Но неповторимый, индивидуальный стиль встречается нечасто. Ваши диалоги полны жизни, форма повествования своеобразна, но не усложнена. Ручаюсь, у вас будут свои почитатели, как, впрочем, и яростные критики.

Барбара впитывала каждое слово, инстинктивно чувствуя необходимость запечатлеть услышанное в памяти, чтобы в будущем иметь возможность оградить себя. Чтобы в самые тяжелые времена слова наставника послужили ей щитом и против нападок недоброжелателей, и против собственной неуверенности.

— Вот вы спросили, понравилась ли мне рукопись. Я не ответил на этот вопрос тогда, не отвечу и сейчас. Вы не должны ставить свое отношение к собственной работе в зависимость от чьего бы то ни было мнения. Удел писателя — вечное сомнение в том, что выходит из-под его пера. Пишите ради того, чтобы ощутить радость творчества, ради обретения духовной свободы, но никогда не пишите в расчете на похвалы. А уж если прислушиваться к чужому мнению, — доверительно продолжил он, — то только ко мнению собратьев по перу, умелых и зрелых мастеров. Они могут позволить себе великодушие и дать объективный отзыв. Не обращайте внимания на поношения литературных неудачников, бездарей, не состоявшихся творчески и пытающихся взять реванш, публикуя критические обозрения. Вы должны завести панцирь потолще черепашьего, чтобы их уколы не оказались смертельными для вашего таланта. Они всегда целят писателю в самое уязвимое место, так не давайте же им повода для злорадства! — с последними словами невысокий тщедушный Стэффорд даже вскочил из-за стола. — Кстати, я уже переговорил о вас со своим литературным агентом. Вот его номер, — Стэффорд нацарапал несколько цифр на клочке бумажки и, вручив клочок ей, заключил: — Он ждет вашего звонка… Ну а мне пора вернуться к своей работе.

Без дальнейших церемоний он проводил Барбару к двери.

Спускаясь по лестнице его дома, она впервые ощутила подлинную уверенность в своей способности писать. Сегодня, в обычный четверг, в половине одиннадцатого, в жизни Барбары произошла существенная перемена. Доктор Стэффорд поверил в нее. Неужели и все остальное стало возможным?

Она позвонила в офис Полу, выслушавшему ее воодушевленный рассказ, вставляя лишь короткие реплики вроде «Чудесно» или «Как это мило, дорогая». Когда она с гордостью сообщила, что доктор Стэффорд дал ее имя литературному агенту, Пол оборвал разговор словами: «Прости, но у меня встреча. Обсудим все вечером» и положил трубку.

Однако Барбара испытывала такое радостное возбуждение, что дожидаться вечера было свыше ее сил. Испытывая потребность поделиться своим успехом с тем, кто способен оценить его значение, она, неожиданно для самой себя, набрала номер Лэнни.

Когда Барбара звенящим от счастья голосом сообщила ему имя агента, Лэнни сказал:

— Он лучший в своей области. Уж если Кен Йорген примет книгу, молено считать, что дело сделано. У него налажены связи со всеми издательствами Нью-Йорка.

Она связалась с Йоргеном, и они договорились обсудить все через три недели за ланчем, перед которым он попросил ее зайти в его офис.

В назначенный день, когда Барбара уже собиралась выйти из квартиры и отправиться на станцию, позвонил Лэнни и искренне пожелал ей удачи, которую, по его словам, она вполне заслужила.

Добравшись до города, она, чтобы не опоздать, взяла такси, и водитель довез ее до относительно небольшого здания, зажатого между двумя сверкающими небоскребами. От нее не укрылось, что невзрачный холл вполне соответствовал обшарпанному фасаду. Лифт натужно доставил Барбару на третий этаж, и она позвонила в звонок на двери с номером 309. В зарешеченном окошечке появилось лицо: Барбара назвалась и была впущена внутрь молодым человеком ненамного старше двадцати лет с бриллиантом, вставленным в мочку уха и бокалом шампанского в руке.