Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

«При чем здесь арабы, — каждый раз говорил он себе, — арабы не едят миссионеров».

Но его воображение считало иначе; видение возвращалось с завидным постоянством при первых звуках восточной музыки.

Из кухни высунулась курчавая голова хозяина. Он довольно оглядел зал и подмигнул посетителям — ну как, мол, — нравится?

«Сами виноваты, — подумал Сёма, — нечего ходить по восточным ресторанам. А чего ты ожидал услышать — Моцарта?» Мысль показалась ему настолько абсурдной, что он улыбнулся.

— А он еще смеется, — грустно прокричал Лазарь. — Сколько спиногрызов успел заделать?

— Чего-чего? — прокричал в ответ Сёма.

— Киндеров, — спрашиваю, — сколько?

— Пока нет.

— У-ф-ф, — Лазарь расслабленно улыбнулся. — Значит, можно спасать. Не волнуйся — никаких шикс — я тебе подберу, как субботнюю халу — побелее и послаще.

— Я женат, — прокричал Сёма, — понимаешь, хупа, свидетели, раввинат.

— Какая еще хупа, нет такого понятия — хупа с шиксой.

Теперь пришла Сёмина очередь остолбенеть.

— Ты что, сглузду зъихав, посмотри на фотографию ее дедушки, да у него пейсы до пояса!

— Маскировка! — объявил Лазарь. — Не было этого никогда. Во всем сионисты виноваты. Солдат у них не хватало, вот и завезли сюда арабское племя, натащили арабскую музыку, арабскую еду. Об этом тебе в любой ешиве расскажут.

Он брезгливо ткнул вилкой в блюдечко из-под хильбе. Его пальцы напоминали аккуратных, ухоженных кабанчиков.

— Не строй из себя идиёта — давай свой телефон и начнем лечиться.

Спустя два часа, когда полуоглохший и пьяненький Сёма стучал в свою дверь, предложение Лазаря еще казалось ему чудовищным. Прошло несколько дней. Мысль обтерлась, притулилась с краю и, найдя себе место где-то между «бред собачий» и «все может случиться», уже не казалась такой невозможной.

Лазарь позвонил через две недели.

— Приветик! — сказала трубка. — А приходи завтра к семи в «Свинтус» — литовский кабак на Герцль. Назови свое имя — столик я заказал. Посидим, потравим.

— Да я, — начал было Сёма, — халтурю до восьми, и вообще…

— Никаких вообще, — отрезал Лазарь. — Вообще передай, что старый друг, светлые года, у джигитов есть свои законы. Понял?

— Понял, — сказал Сёма.

Ему вдруг стало так просто и легко на душе — кто-то точно знал, как надо, кто-то желал ему добра и платил за это, и, в конце концов, о чем шла речь, посидеть два часа в ресторане со школьным другом — а сколько можно ишачить, в конце-то концов и у него есть право на личную жизнь, а хватит!

Ресторан оказался довольно уютным; приглушенный свет торшеров, массивные столы из светлого дерева, негромкий оркестрик.

— Не сыпь мне соль на рану, — полушептал в микрофон солист в расшитом блестками пиджаке, — она еще болит!

Руками он пытался изобразить, как невидимый публике злодей с невероятным упорством посыпает его солью. Ран, судя по жестикуляции, было много, но и соли хватало; пока солист отряхивал ее с одной половины тела, вражина успевал подобраться к другой.

Сёму усадили в глубине зала. Разбитной светлоголовый парнишка ловко приволок поднос, раскидал по столу два прибора, заиндевелую бутылку водки, тарелки с закусками, раскрыл меню на рубрике «Главные блюда» и удалился.

Оркестрик тянул знакомую мелодию, но Сёма никак не мог припомнить слов. Музыка нежно касалась его натруженных рук, обвивалась вокруг загорелой шеи и ласково заглядывала в усталые глаза под сурово нахмуренными бровями.

— Господи, да ведь это же «Синий троллейбус»! — ахнул Сёма.

Автоматически, словно повинуясь приказу, он сорвал жестяной колпачок, налил полный бокал ледяной водки и залпом выпил.

— Последний, случайный, — сразу всплыли слова.

Сёме стало грустно, потом обидно, потом отчаянно жалко чего-то хорошего и правильного, оставшегося там, за хрустальной линией судьбы. Защекотало в носу, слеза любви и жалости к себе холодной льдинкой скользнула по щеке.

Сёма достал из стаканчика салфетку и основательно высморкался. Прямо посредине второго сморка его окликнули.

— Извините, вы — Сёма?

Сёма поспешно скомкал наполненную соплями салфетку и поднял голову.

Все в ней казалось большим: широко подведенные глаза, ворох черных с проседью волос, небрежно заброшенных за спину, наполненная до треска черная блуза, серебряная пряжка на выпуклом животе и крупные, круглые колени, затянутые в сверкающий капрон.

— Лазарь задерживается, — сказала она, — и попросил вас немного развлечь. Меня зовут Виктория, Вика.

Рука была теплой и сильной, и у Сёмы вдруг заныло, защекотало между лопатками. Ощущение было таким, будто к спине приложили грелку.

Вика приехала из Белгорода-Днестровского, небольшого украинского городка, и работала в русской газете, составляя недельные гороскопы и кроссворды. Откуда она набралась астрологической премудрости, Сёма не стал выяснять, но разговор как-то сразу скатился на даты рождения, знаки Зодиака, предсказание будущего.

— Я и по руке умею, — сказала Вика после первой рюмки. — Хотите, погадаю?

Какой же человек не захочет узнать будущее? Даже самые откровенные скептики, обрушивающие на предсказателей и астрологов ниагары ядовитых замечаний и подколок, наедине с собой тоже заглядывают в недельный гороскоп. Каждому представляется, будто завтрашний день окажется лучше предыдущего. Ужасная, роковая ошибка!

Теперь грелку приложили и спереди. Объясняя смысл каждой линии, Вика осторожно поглаживала Сёмину ладонь мягкими подушечками пальцев, иногда чуть подцарапывая гладкими ноготками.

И хоть говорила она на полупонятном астрологическом жаргоне, составленном из неизвестных Сёме слов и понятий, речь шла о другом, совсем о другом, куда более простом и понятном.

— Потанцуем, — вдруг сменила тему Вика.

Она оказалась выше его, и Сёма в смущении затоптался перед столиком.

— Это туфли, — сказала Вика и нетерпеливым движением сбросила их с ног.

— Ну, как сейчас?

Сейчас тоже было высоковато, но отказаться после такой самоотверженности Сёма не мог.

— Женщина никогда не бывает выше мужчины, — шептала Вика, склонив голову ему на плечо, — только длиннее, только длиннее…

Лазарь так и не появился. На прощание она вытащила из сумочки маленький блокнот и быстро записала адрес и телефон.

Листок источал тяжелый, густой аромат и грел Сёмино бедро даже через карман брюк.

Братья, как обычно, сидели под деревом. Не успел Сёма постучать, как дверь распахнулась. Сагит с почтением провожала старого тейманца с седыми пейсами, «хахама». Он уже несколько раз приходил к ним, но Сёма никогда не интересовался целью его визитов.

«Их, тейманские дела, — думал он. — Зачем я буду вмешиваться? Подвоха от такого старика ожидать не приходится, пусть себе ходит».