Рене Френи - Лето

Барменша оказалась молоденькой блондинкой, она подала мне заказ, танцуя. Я осушил свой стакан залпом и знаком попросил повторить.

Приклеившись животом к стойке, я просидел там несколько часов. Следя глазами за этой женщиной, которая все наливала и наливала напитки, продолжая крутить пупком с золотым колечком. Она была очень гибкой и грациозной. Но я видел только лицо и тело Сильвии.

В какой-то момент две девушки, призванные разогревать толпу, поднялись на сцену в углу танцплощадки. Они были почти голые. Хорошенькая барменша запрыгнула на стойку и начала заводить посетителей клуба. Она сбросила свою майку и танцевала с обнаженной грудью. Лазерные лучи высвечивали ее соски.

От грохота музыки у меня раскалывалась голова. Моя кровь успокаивалась от водки с яблочным соком.

Я ничем не рисковал, затерянный среди всех этих пьяных, скачущих молодых людей. Я был одним из них. Неважно, что я сделал, — они мне все равно улыбались. Альтона никогда не существовал на свете, так же как и его адские призраки, исполнявшие каменную пляску.

Какая-то кудрявая девушка подошла ко мне с бокалом шампанского в руке и крикнула мне в ухо: «Сегодня мне исполнилось двадцать лет, и мне страшно! Я боюсь СПИДа, я боюсь терроризма, я боюсь войны! И я не хочу иметь детей!»

Я тоже заорал ей в ухо:

— Мне тоже страшно!

Она схватила мою голову обеими руками и поцеловала меня долгим поцелуем прямо в губы, а потом исчезла в толпе, которая продолжала скакать с поднятыми вверх руками.

Каждый может испытывать страх. И в этом тоже я не был одинок.

Когда я вышел из клуба вместе с последними посетителями, уже занимался день. Я был пьян, город спокоен, и ноги перестали дрожать.

Все эти женщины, которых я случайно касался под грохот этой грубой музыки, развеяли мой кошмар.

Теперь, находясь на этих еще пустых бульварах, я знал, куда идти, я знал, что мне надо сделать. Важно только одно — не потерять Сильвию.

Она приказала Альтона покинуть ее дом, найти себе пристанище, исчезнуть. Так оно и будет. Он исчезнет навсегда и оставит Сильвию мне. Позволит нам наконец любить друг друга. Этот негодяй получил но заслугам.

В парке было еще тише, чем в городе. Сколько же веков птицы, насекомые и кошки не проникали за эту ржавую решетку? Здесь ни для кого благоухали и умирали цветы. Я был первым человеком, осмелившимся войти в это царство черных сосен и багровых кленов. Несмотря на огромное количество выпитого, мое сердце снова ожило.

Он по-прежнему лежал у подножья лестницы. Я присел возле него. Его шея и рубашка были черными от крови. Его лицо стало словно из мрамора.

Через час или два должен прийти почтальон. Прежде всего нужно убрать его отсюда. Я взял его за ноги и потащил в сторону деревьев. Он был холодным и тяжелым. Мне не сразу это удалось — не хотелось дотрагиваться до его икр.

Я доволок его до деревьев и отпрянул. Когда я выпрямлялся, я заметил колодец в красноватой тени каштана. Его прикрывала завеса из плюща.

Я оторвал несколько веток и приподнял ржавую решетку. Свесившись, я разглядел в воде свое неясное отражение.

Я был все еще слишком пьян, чтобы думать. Я схватил его за подмышки и втащил на край колодца. Мне не сразу удалось столкнуть его в пустоту. Он был таким же неподвижным и тяжелым, как каменная статуя. Я подтолкнул его заросшей плющом решеткой, крышка колодца не удержалась и упала на него.

Звук, раздавшийся в глубине колодца, показался мне оглушительным. Словно я убивал его во второй раз.

Я побежал к дому. Дверь была распахнута, как я ее и оставил. Я пошел в спальню. В глубине платяного шкафа я нашел большую дорожную сумку, я запихнул в нее все его тряпки, несколько пар обуви, кучу бумаг, паспорт и фотографии, спрятанные под одеждой.

Закрыв дверь, я пошел к колодцу и сбросил туда эту сумку. Я прокричал ему: «Посмотрим, как у тебя теперь получится ударить ее! Хорошего тебе путешествия, гений!»

Я опустил железную крышку, вернул на место плющ, снова спутав его побеги, и ушел. Я был в холодном поту с головы до ног.

Проходя мимо старенького бежевого рено, я подумал: «Раз он уехал, он уехал на машине». Я заглянул внутрь, ключи были в замке зажигания.

Через несколько мгновений я уже был в порту, откуда каждый день во все стороны света уходят корабли. Я закрыл машину и выкинул ключи в море.

Осталось только забрать оттуда свою машину и попытаться уснуть. Я зашел в первое попавшееся кафе и заказал коньяк. Выпитая водка уже не действовала.

Я полез за деньгами и нашел фотографию. Сильвия всю ночь проспала на моем животе. Абсолютно голая на моем теле.

Если бы на свете не было этой женщины, я бы перешел улицу и сел на первый же освещенный светом солнца корабль. Из-за нее я только что убил человека.

За последующие часы и дни я понял, что успокоение мне приносит только алкоголь. Как только я открывал глаза после нескольких мгновений беспокойного сна, мои ноги начинали дрожать. Я выходил на улицу, и, пока не выпивал семь или восемь порций анисового ликера, у меня разламывалась голова. Я больше не узнавал знакомых улиц. Столько лет я любил их, в любое время дня и ночи, они всегда удивляли меня, в любое время года вывески сверкали разными цветами, они зазывали, манили. Теперь я ходил по городу цвета пепла, в котором каждую секунду я надеялся увидеть Сильвию. По мертвому городу. Где найти силы, чтобы сбежать? Сбежать из этого проклятого города, уехать туда, где покой и забвение. Снова очутиться в забытых местах моего детства, в беззаботных голубых горах. В какой-нибудь заросшей крапивой и дикой ежевикой деревеньке. Деревеньке, где лишь тишина и старики. Там дни напролет я буду бродить под солнцем и ветром. По тропинкам из красной глины я буду бродить до изнеможения. По бескрайним равнинам, где на каждые пять километров мне встретится лишь одно черное миндальное дерево, истерзанное жарой и ветром. Грустные края, ослепляющие одиночеством, в которых не задерживается даже любовь.

Как-то вечером перед своей дверью я обнаружил сидящую Сильвию. Ее лоб больше не был синим, теперь он был желто-зеленым.

— Я звоню тебе со вчерашнего дня, тебя все нет и нет! У тебя такой вид… Да ты пьян!

— Я не пьян, просто я ждал тебя. Мужчины, которые ждут, всегда пьют, Сильвия, пора бы тебе это понять.

У нее вырвался нервный, а может быть, саркастический смешок.

— Я только что потеряла работу.

— Украшение пиццы оливками?

— Даже на это я не способна. Нельзя покидать конвейер, не предупредив.

— Это первая хорошая новость за много дней, я приглашаю тебя съесть настоящую пиццу, в настоящей пиццерии.

Мы пошли туда пешком. Я опирался на нее. Я снова дрожал, только теперь от счастья.