Александр Сапсай - Семейная реликвия. Месть нерукотворная

Вот такую загадочную историю она поведала священнику, изумившемуся рассказанному не меньше, чем увиденной иконе. Потом, когда уже распрощались с ним, Мария стала срочно собираться к сестре в Оренбург. Ольга написала ей, что Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк на днях к ним в Оренбург пожалует. Она не видела его уже достаточно долго и очень хотела встретиться как можно быстрей. Поэтому сборы ее в дорогу заняли не так уж много времени.

— Боже мой, дети-то, дети-то как выросли, — запричитала Ольга, встречая у порога сестру. — Никитка, Глебушка! Бегите быстрей к своим сестрам, — только и приговаривала она, обнимая и целуя своих племянников. — Ждут вас уж давно, не дождутся. Все глаза, можно сказать, в окно проглядели. — И вновь раскрыла объятия сестре: — Боже ж мой, Машутка! Да ты просто до неприличия похорошела. Василий еще со службы не приехал, извини, конечно, но дела у него важные. Поэтому пока его нет, пойдем ко мне в комнату. Ты мне после столь долгого отсутствия не просто должна, обязана все про все рассказать, причем без всякой утайки. Договорились? Знаешь, я сколько этого момента ждала? Сколько тебя не было, столько и ждала. Понимаешь ты это или нет?

— Конечно, понимаю, моя дорогая. Но все-таки, что все-все я тебе должна рассказать? — смеясь, спросила сестру Мария. — Смотрю я на тебя внимательно, ты вовсе не меняешься, Ольга. Давным-давно замужняя женщина, благородная дама, можно сказать, светская львица, а все такая же фантазерка, как и была. Лучше ты расскажи мне пока, что нового в Оренбурге?

— Как будто ты не знаешь? Оренбург, моя дорогая, как был, так и остается настоящим сонным царством. Это тебе не Париж, не Лондон и даже не Рига, я скажу. Настоящая провинция. Сплетни. Пересуды. Интриги. Представляешь, сейчас все самым активным образом обсуждают замужество перезрелой Анны Николаевны, дочери статского советника Титькина. Помнишь, наверное, ее? Вытянутое, лошадиное почти лицо, редко мытые светлые и совсем не причесанные волосы, которые висят копной. И сильно угрястая кожа. Да рот со вставными зубами, свидетельствующий о неправильном питании. А как она ест за столом, страшно вспомнить и представить. Зато богатая была невеста на выданье, сколько лет была. Ты-то уж наверняка лучше меня знаешь. Так вот. Клюнул в конце концов на их барыши также далеко не бедный, но, мягко говоря, малость странноватый Афоня Улюкаев. Уехали молодые после свадьбы на курорт в Баден-Баден. Сняли номера дорогие, да пробыли там совсем немного. Представляешь, а потом молодой супруг дочери Титькина вдруг взял да и застрелился прямо в гостинице. Говорят, он долго и неизлечимо болел сифилисом. Вот тебе и дела. Это обсуждал почти весь город. Вот, пожалуй, и все главные новости. Не знаю, так это или нет, но еще говорят, что он проигрался там вчистую, все приданое спустил враз. Жаль его, конечно. Но Титькина дочку жалко больше. — Ольга вздохнула. — Ах, вот еще. Тит Нилович Рягин-то, твой конкурент вечный, вообще все прииски свои потерял не за грош, слышала наверняка уже нашу последнюю новость?

— Слышала, Олюня, конечно же слышала. Да Бог с ними со всеми. Как же я соскучилась. Как же я вас всех люблю. Слов нет. Как я всех вас видеть хотела. А тебя пуще всех других. Следующий раз, это уж точно, мы с тобой обязательно поедем вместе. Возьму тебя с девчонками с собой.

— А Васенька как же без нас-то будет?

— Ничего, поверь мне, поскучает, поскучает Васенька… Крепче зато любить, милая моя, станет! Слушай, откроюсь я тебе, — продолжала Маша, когда сестры совсем уединились. — Был у меня недавно воздыхатель, крупный купец московский — сам из наших, из яицких казаков. Купец первой гильдии. Богатый. Вдовец к тому же. Говорит, полюбил меня с первого взгляда, крепко-крепко. Поехал даже за нами в Ригу. А дальше, представляешь, куда мы, туда и он.

— Ну а ты что, растерялась, что ли, Маша? Ты ли это? Не узнаю тебя.

— А я, представляешь себе, ничего. Понимаешь, у меня же дети, в конце концов. Потом, Айдырла… Вот так вот, дорогая моя, все и закончилось.

— Не слишком-то, значит, он тебе и понравился. Не полюбила, видать, ты его ни с первого, ни со второго взгляда. Знаешь, завтра Дмитрий Наркисович приезжает. Вот он-то тебе уж точно нравится, да? Признайся, сестренка, не таись.

— Да не знаю я, что тебе даже и сказать, Оля. Ты же, надеюсь, хорошо помнишь, когда мы еще в Орске жили, он, почитай, тогда каждый божий день к нам захаживал. Влюбилась я тогда в него безумно, как девчонка. Очень он мне тогда нравился, не представляешь даже. Но тогда я замужем уже была. А потом, когда вдовой стала, и встречались мы с ним изредка, то в Айдырле, а то и в Москве или в Питере, так он все больше про жизнь на прииске расспрашивал. До мелких деталей у меня все выведывал, что там и как. Интерес, понимаешь ли, ко мне проявлял не как к женщине, а прежде всего как к золотопромышленнице, как к хозяйке золотой Айдырлы. Не больше и не меньше. В основном у него именно писательский интерес превалировал во всем, да и только. Как к жуку, например, или бабочке-капустнице, только что сачком пойманной, когда ее хотят к бумажному листку в альбоме булавкой приколоть да и нумер соответствующий поставить. Интересно, конечно, было и слушать его, и рассказывать ему, и отвечать на его вопросы. Только к тем вопросам, о которых ты сказала, это не имело ни малейшего отношения. Вот любовь моя-то поэтому, дорогая, и угасла совсем… Да о какой в общем-то любви можно было говорить? О чем могла я мечтать, когда нужно было в первую очередь мальчишек на ноги поставить, образование хорошее им дать, да и многое другое сделать в обязательном порядке? До себя ль мне было! Пойми меня правильно, они же будущие хозяева приисков прежде всего, а не кто-нибудь. Поэтому о себе мне думать было некогда.

— Ой, не права ты, Маша, сама не знаешь, как не права. Ладно, думай и решай, как хочешь, а я все же при своем мнении останусь. Неправильно ты поступила. Совсем неправильно. Расскажи-ка ты мне лучше, Машуля, что сейчас в Москве да в Париже носят, какие обновки ты с собой в этот раз привезла? Этот наряд, что на тебе, например, совсем необычный, очень оригинальный. Он откуда?

— Какая же я глупая, — только и проговорила в ответ совсем раздосадованная Мария Петровна. — Господи Боже мой! Что же я забыла-то все на свете? Оля! Посмотри внимательно. Все гостинцы я в прихожей оставила. Всем вам обновки из самого Парижа везла. Да все здешние мессалины завистью изойдут, поверь мне. Вели нести все скорее сюда, в комнату. И девчонок зови побыстрей.

— Балуешь ты нас, Маша.

— А кого же мне еще баловать, а? Вы же мои самые близкие, самые родные.

Через пару часов раскрасневшиеся, довольные дамы уже пили в столовой чай. Все померили, все внимательно рассмотрели, все исследовали. И остались очень довольны. Маша — тем, что каждой по сердцу пришлись ее подарки. Ольга — тем, что в очередной раз убедилась, какая у нее заботливая, любящая, добрая сестра. Все остальные — тем, что парижские обновки были для них в самую пору.