Александр Сапсай - Семейная реликвия. Месть нерукотворная

Чтобы хоть как-то выделиться и привлечь к себе внимание, Вогез больше дружил с соседями со своей улицы Рабочей, где с незапамятных времен в небольших мазанках селилась такая же босота, как и он. Но в отличие от соседей, будущий уголовный авторитет хотя бы учился в школе, что для всех других, окружавших его, было недосягаемой высотой. Зато они могли выпить, к примеру, не касаясь руками граненого стакана, водки, курили анашу, знали, как вести себя с девками и даже с женщинами гораздо старше их. И если с первыми нужно было как-то заигрывать и суметь завлечь их, то для вторых вполне хватало обыкновенного стакана водяры, на которую у Вогеза тоже никогда не было денег. Поэтому ему всегда доставалась вторая, а то и третья роль после взрослых мужиков. Причем происходило это всегда в одном и том же месте — на бревнах на заднем школьном дворе. К концу дня, когда школа совершенно пустела и даже на баскетбольной площадке, где обычно играли в футбол, не оставалось ни одного человека, компания соседей от мала до велика собиралась на бревнах на свою обычную ежедневную тусовку. Вначале курили «план», а потом, набалдевшись от души, смеялись до колик в животе над всякими примитивно-скабрезными историями видавших виды мужиков. Зачастую спали, завалившись меж бревен, а потом уж выпивали с бабами и здесь же, на глазах у всей честной кампании, получая время от времени подсказки и советы окружающих, «любили» их до изнеможения. Поэтому о любви у Вогеза с того самого замечательного времени остались вполне определенные впечатления на всю жизнь, никак с обыкновенными человеческими чувствами не связанные, а почти животные. Это много лет спустя он осознал в полной мере.

Иногда, правда, ради чисто спортивного интереса он ходил на подобную площадку в парке имени Кирова, где за салатного цвета бревенчатым одноэтажным зданием районной фотографии, называемой в народе просто райфо, также собиралась тусовка. Но несколько иного плана. Проституток здесь не было вовсе, да и мужики были совсем другие — много старше, да и поинтересней, чем на бревнах. В основном люди бывалые, прошедшие кто войну, кто тюрьмы и лагеря. На руках, плечах, груди у многих из них синели наколки с незамысловатыми надписями типа: «Жди меня, и я вернусь», «Смерть немецким гадам», «Век свободы не видать»… А то и без них — с профилем Сталина, Ленина и других, как правило, вождей пролетариата и лидеров коммунистического движения, выведенными неизвестными тюремными художниками с помощью иголки, нитки и туши за долгие годы сидения на нарах. Рассказывали они здесь обычно об атаках, жизни в немецком плену, зверствах охранников в лагерях где-нибудь на Крайнем Севере, драках, которые тут, в Средней Азии, и не снились, поножовщине и многом другом, о чем сверстники Вогеза даже не догадывались. Случалось, в этом кружке анашистов, садившихся на полянке на выгоревшую под жарким азиатским солнцем желтую траву почему-то исключительно на корточки, присутствовали даже именитые люди, знавшие некоторых из постоянных обитателей райфо с довоенных времен. Школьные учителя, например, даже такие известные на всю республику, как математик Хван, которого из особого уважения к фронтовику звали только по имени и отчеству — Максим Петрович. А то и работники расположенного рядом республиканского пединститута. Они тоже иной раз были не против затянуться разок-другой из ходившего по кругу косячка, туго набитого купленным в Старом городе по двадцать копеек за одну беломорину великолепным маслянистым узбекским «планом». Так что находиться здесь Вогезу было, конечно, много интересней, чем за школой на старых бревнах. Но после того как районный авторитет по кличке Философ, основательно обкурившись, прямо на глазах у всех собравшихся всадил финку по самую рукоять в живот сидевшему напротив него на корточках жулику Артуру, более известному в определенных кругах по «погоняле» Ленивый, лишь за то, что он не слишком-то хорошо отозвался о полководческих талантах вождя всех времен и народов, ходить сюда стал побаиваться, хотя и очень хотел. Но именно с этого скорбного момента, когда Философа-убийцу, не сделавшего даже никакой попытки скрыться и продолжавшего до прихода ментов сидеть, слегка покачиваясь напротив истекавшей кровью жертвы, забрали люди в синих погонах прямо на глазах Вогеза, сразу убежавшего подальше от райфо, основным местом его пребывания после уроков вновь стали бревна. С теми же соседями по Рабочей, с водкой, а иногда, если повезет — с теплым от жары и слегка напоминавшим по вкусу и запаху обыкновенную мочу пивом. И все с теми же здоровенными русскими бабами-трамвайщицами, с полными металла и противным запахом перегара ртами, готовыми на любые сексуально-разнузданные ухищрения за граненый стакан, и постоянной спутницей этой разбитной компании — дешевой анашой. Некоторые из его закадычных друзей даже научились сами изготавливать широко распространенный в Азии наркотик, чем, не скрывая, гордились. Они высаживали прямо перед своими домами в коллективных двориках кустики конопли. Потом, дождавшись первых заморозков, срезали стебли с обсыпанными желтой пыльцой еще зелеными липкими листьями, как следует просушивали все это где-нибудь под крышей в сарае. А позже просеивали все сырье через плотную трехслойную марлю, получая таким нехитрым образом искомый вожделенный «кайф» то первого, то второго, то третьего сорта. Их самодельная дурь зависела в итоге от количества слоев марли. Но работа эта была довольно напряженная, долгая и не всегда приносящая успех. К тому же качество получаемой таким домашним способом анаши, после которой, как пелось в популярной песенке, «все девчата хороши», зачастую оставляло желать лучшего. Поэтому самым проверенным способом ее добычи был, конечно, поход в Старый город, где любой седобородый старец, сидящий на корточках перед воротами своего дома, торговал наркотическим веществом без всякого стеснения и робости прямо из холщового мешка наравне с шариками курта, зеленым луком, семечками и другими продуктами.

Подобным премудростям Вогез обучился, на зависть однолеткам-школьникам, к концу восьмого класса, еще до того, как его впервые взяли за ограбление зоомагазина. Судя по реакции многих одноклассников, особо зауважавших Вогеза за такие замечательные достижения, все это представляло гордость и шик не меньшие, а может, и большие, чем новомодные туфли австрийской фирмы «Крона» с острыми, как иголка, носами, белая рубашка с коротким рукавом иранского производства и конечно же появившиеся у некоторых ребят из благополучных семей поблескивающие позолотой плоские наручные часы «Луч». И это при том, что кроме как полуботинок фабрики «Юлдуз» из грубой искусственной кожи и с противными тупыми носами, в которых он ходил в школу, стараясь как можно быстрей стереть специально их подметку, хлопчатых штанов в полоску, доставшихся от родственника, неведомо сколько носившего их до того, и застиранной мышиного цвета рубашки с погончиками и белыми пуговками на них у него ничего в общем-то и не было. Ну кто бы мог на него посмотреть в таком виде? Кого он мог впечатлить? Какой девчонке понравиться? Он часто и потом, многие годы спустя, задавал себе такой вопрос и отвечал на него совершенно однозначно: никакой. А выделиться из толпы, показать себя Вогезу очень хотелось. Не то что некоторым, которым все блага достались сами по себе, можно сказать — по рождению. Однако несмотря на все его старания и ухищрения, одноклассницы да и одноклассники его в упор не видели и не хотели видеть, за исключением случаев, когда он им был откровенно нужен. Хотя мальчишки, конечно, уважали Вогеза исключительно за то, что чуть ли не каждый день, а то и по несколько раз в день он насмерть дрался на школьном дворе с любым подворачивавшимся ему под руку парнем, даже с десятиклассником, посещавшим известную боксерскую секцию американца Джексона и слывшим довольно успешным и перспективным спортсменом-разрядником. Причем завершался бой всегда полной победой Вогеза, а иной раз и безоговорочной капитуляцией его противника.