Александра Стрельникова - ТАСС не уполномочен заявить…

Лариса закусила губу, ее с новой силой кольнули угрызения совести.

Она посмотрела на бледный вид Мишеля, воспаленные веки. Говорил он с сильным прононсом, потому что у него был заложен нос. Да, и вообще, был явно «не в своей тарелке».

— У тебя все признаки аллергии налицо, — вздохнув, сказала она.

— Да, у меня аллергия на спиртное, — кивнул Михаил. — Но если б только это… У меня, потом случается временная амнезия. Такой жуткий провал. Я ничего не помню. Впрочем, это, всё же, лучше, чем белая горячка, как считаешь?

— Ты еще шутишь, — вздохнула женщина.

— А что мне остается делать? Причем, абсолютно не важно, выпил я бокал или всего две чайных ложки шампанского. А я так обожаю «брют», — сказал Михаил и мечтательно прикрыл веки своими темными длинными ресницами.

— А почему так? — поинтересовалась Лариса.

— Непереносимость… Это как-то связано с ферментами. Короче — генная предрасположенность.

— Но, — замялась Лариса, — может быть, существует, всё же, какой-то способ избежать таких последствий?

— Существует, — усмехнулся Михаил. Один-единственный: полный отказ от алкоголя. Причем, пожизненный.

— Никогда себе этого не прощу! — журналистка закрыла лицо руками.

— Да будет тебе, Лорик, — сказал мягко Михаил, беря ее руку в свою, — ты лучше скажи, какие у нас планы на сегодня?

— Планы…

Лариса виновато и растерянно посмотрела на мужчину.

— Как бы мне этого не хотелось, поверь, но я не успокоюсь, пока не отправлю тебе к твоей мамочке в Ленинград, которая только одна знает, как привести тебя в норму. И чем быстрее, тем лучше.

— Лорик, — потерянным голосом начал было музыкант.

— Да-да, — перебила его Лариса, — не противься. Позволь мне о тебе позаботиться хотя бы таким образом. У тебя билет на вторник?

— На вторник, — упавшим голосом сказал Михаил.

— Я сейчас позвоню отцу. Он может сделать билет на «Красную стрелу» уже на сегодняшний вечер.

— Нет, нет. На сегодня никак нельзя. У меня назавтра две деловые встречи назначены. Это касается ближайших зарубежных гастролей. И потом, я просто не готов с тобой так быстро расстаться. Это жестоко, Лорик…

— Значит, назавтра, — строго, как учительница провинившемуся ученику, сказала журналистка и тут же горестно вздохнула, — прости меня, дуру…

Она нежно провела рукой по лицу Михаила.

— Ну, что — решено? Идем звонить? — как можно мягче попросила она.

В Михаиле боролись противоречивые чувства. Он шумно вздохнул и неохотно поднялся.

— Что ты делаешь со мной, Лорик…

И они пошли в номер Михаила.

Если честно, Ларисе не очень хотелось опять встречаться со своей глупостью: наткнуться на бюстгальтер и увидеть пустую бутылку из-под шампанского. Поэтому входила она в номер со смешанным чувством неловкости и сожаления о содеянном.

Здесь было всё в таком же беспорядке, как и тогда, когда она спешно покидала номер.

— Я сначала позвоню отцу, а потом немного приберусь здесь, — сказала женщина.

Михаил вышел в ванную.

— С билетом проблем не будет, — сказала Лариса, — можешь не беспокоиться, — когда Мишель снова вошел в комнату.

И она стала поднимать с полу разбросанные вещи, складывая их сначала на кресло, прежде, чем сложить в чемодан.

— А я в душе надеялся, вдруг не получится… Всё же, не всегда хорошо иметь в Москве среди своих знакомых министерскую дочку, — грустно усмехнулся Михаил.

Лариса подошла к нему и обняла. И заметила, что он как-то странно дернулся от ее прикосновения.

— Тебе больно? — вдруг догадалась она и резко отстранилась. — Сними свитер, я хочу посмотреть.

— Я бы не стал этого делать, но мне всё равно нужно, чтобы кто-то натер мне спину вот этой мазилкой, — и он разжал руку, в которой держал тюбик с каким-то гелем. — И я буду счастлив, если это будут твои пальчики…

Михаил осторожно снял свитер, а затем рубашку.

На миг Лариса просто онемела: тело мужчины было исполосовано красными разводами, словно, его действительно отстегали крапивой. Местами виднелись волдыри, некоторые из которых уже лопнули.

— И всё это я натворила, — ужаснулась Лариса и плюхнулась в ноги Михаилу.

— Лорик, по-моему, ты излишне драматизируешь события. — Михаил присел на ковер, вытирая Ларисины слезы. — Не переживай, даже температуры нет.

— А могла быть еще температура? — ужаснулась женщина.

— Думаю, это твоя аскорбинка мне помогла.

Лариса осторожно прислонилась губами ко лбу Михаила. Так прикасаются родители к своим малышам, когда хотят удостовериться, нет ли у них жара.

— Вроде нет, — тихо сказала она и, тяжко вздохнув, добавила, — ложись на тахту, буду тебя лечить.

Михаил лег на живот, и Лариса начала медленно и осторожно втирать ему мазь в спину, словно, перед ней был маленький ребенок, которому ни в коем случае нельзя сделать больно.

— Лорик, я на вершине блаженства от прикосновения твоих пальчиков…

— Не сыпь мне соль на рану, Мишель. А пальчики эти надо отрубить, — сказала она в сердцах.

— Ну, уж нет, я не согласен на такие экзекуции, — Михаил резко приподнялся на руках и сел перед Ларисой.

— Погоди, посиди так. Я сейчас полотенце принесу…

Она вернулась с мягким махровым полотенцем и подстелила его Михаилу под спину.

— Теперь ложись, только осторожно, — сказала она, — я сейчас обработаю тебе грудь и плечи.

Михаил послушно лег.

— Знаешь, я столько раз бывал проездом в Москве. Жил в разных гостиницах. Но, почему-то, больше всего люблю останавливаться именно в «России».

Я всегда любовался этим видом из окна. Потом бродил по Красной площади, слушал бой всесоюзных курантов, смотрел смену караула у Мавзолея, ходил в кинотеатр «Зарядье», «ГУМ». Что-то тянет меня к этому месту. Я всегда здесь ощущал какую-то гордость, свою причастность, что ли…

— Да просто ты патриот, — Лариса произнесла это слово спокойно, без всякого пафоса. — Впрочем, как и я. Поэтому мы так болезненно и реагируем на всё, что происходит в стране.

Мужчина вздохнул.

— Мне всегда было здесь хорошо, хотя я и был одинок, — у Михаила изменилась интонация. — И тут на меня свалилась такая московская снегурочка! И вдруг она исчезла. Я проснулся, а тебя нет. И я подумал, что ты меня бросила…

— Ну, Мишель, как же я могла тебя бросить? Я — артековская пионерка, воспитанная в духе «один за всех — и все за одного»?

Она чуть не сказала «бросить в беде», но вовремя осеклась, подумав, что не стоит «педалировать» на те воспоминания Михаила, которые подернулись у него пеленой. Пусть помнит снегурочку, а не лахудру.

И добавила:

— Как можно бросить такого красавца и умника? Чтобы его тут же подцепила какая-нибудь искательница приключений? Ну, уж нет. Ты — только мой подарок, и я тебя никому не отдам.