Александра Стрельникова - ТАСС не уполномочен заявить…

От этих слов Михаил просиял.

— Лорик, тогда скажи, зачем мы поменяли билет?

— Мишель, не начинай…

Лариса встала с тахты и стала перебирать его вещи, которые она повесила на кресло.

— Вот… Оденешь на себя сразу две хлопчатобумажные футболки, а сверху этот свитер из ангорской шерсти. Он самый мягкий, не колючий, — и она положила вещи рядом с ним на тахту.

Михаил начал одеваться.

Лариса незаметно оглядела комнату, надеясь обнаружить верхнюю часть комплекта белья «Кармэн», но бюстгальтера нигде не было видно. «Да куда ж он мог деться?», — подумала она в недоумении и подошла к окну, снова любуясь тем же видом, который ей так понравился ночью.

Михаил подошел и нежно обнял ее за плечи.

— Чего загрустила моя артековская пионерочка?

Какое-то время они молча вместе смотрели в окно на Красную площадь.

— Скажи, Мишель, если из страны начнут уезжать лучшие умы, лучшие таланты, и просто хорошие и порядочные люди, считающие ниже своего достоинства приобретать мыло по талонам на исходе двадцатого века, есть у такой страны будущее?

Музыкант развернул Ларису к себе лицом. Крепко обнял.

— Будущее есть всегда. Вопрос — какое… Не грусти, красавица. Пожалуйста.

И он нежно стал осыпать поцелуями ее лицо.

— Тебе бы не мешало чуть подышать свежим воздухом, — сказала она, глядя на бледный вид Михаила. — Там морозно, но немножко погулять можно.

— Я непротив, а потом?

— Тебе надо поспать. Ты всё время зеваешь, — ласково сказала Лариса.

— Ерунда, это от таблеток, — сказал музыкант и пошел бриться.

Лариса начала складывать вещи музыканта в чемодан.

— А куда после прогулки? — спросил он, вернувшись из ванной. — Я не хочу тебя отпускать.

— Можно в «Зарядье», — предложила Лариса. — Там фильм хороший идет.

— Ты его уже смотрела?

— Нет, — опять «во благо» соврала женщина, — просто коллега-журналист…

— А коллега-журналист был мужчина? — чуть ревниво перебил Ларису Михаил.

Она засмеялась.

— Ты не дал мне договорить, Мишель. Во-первых, коллега была женщиной, вкусу которой я могу доверять. А, во-вторых, коллеги-журналисты меня никогда не интересовали, и поэтому для тебя не опасны.

— Как же это так? — удивился Михаил.

— Просто мужиков-журналистов я на пушечный выстрел не переношу. Я воспринимаю их лишь как соперников-конкурентов по работе. С той точки зрения, на которую намекнул ты, они мне, вообще, неинтересны. Потому что все они — жуткие пропойцы, бабники и трепачи.

— Так уж все пропойцы? — недоверчиво переспросил Михаил.

— Я знаю только две стадии, — усмехнулась Лариса. — Первая: когда эту пагубную страсть им еще как-то удается скрывать. И вторая: когда любовь к Бахусу всем очевидна.

— И они постоянно пребывают в таком состоянии? — всё больше изумлялся Михаил.

— Постоянно. Это, вообще, их естественное состояние, — спокойно, со знанием дела ответила Лариса.

— Так как же они творят? Это, ведь, умственная работа.

— Ты знаешь, — искренне призналась Лариса, — вот эту загадку мне до сих пор не удалось разгадать, хотя я не первый год в журналистике.

И женщина рассмеялась.

— А как насчет иностранных корреспондентов? — гнул свою линию Михаил.

— Ой, — Лариса махнула рукой. — Еще хуже. Тот же джентльменский набор, что и у наших. Только добавь сюда еще снобизму немеренно. Как же — иностранцы…

— Ты меня успокоила, Лорик. Чувствую, что мои акции непьющего пианиста среди пропойц-журналистов возрастают. Хотя, — и тут Михаил усмехнулся, — непьющий музыкант, в некотором роде, тоже нонсенс…

— Никаких нонсенсов, потому что ты, Мишель, вне всяких акций. Ты — единственный, уникальный экземпляр.

Она взяла его за руку.

— Ну, что, идем в кино?

— Конечно, конечно, — закивал Михаил и начал одеваться.

— Я возьму цветы? — неуверенно спросила Лариса.

— Конечно, — Михаил тут же осекся. — Ты хочешь сказать, что после кинотеатра уже не придешь ко мне?

Лариса замялась.

— Просто я хочу, чтобы ты поспал, отдохнул. Ну, хорошо, хорошо. Потом. После кино. Согласна.

И они вышли из номера.

До начала сеанса было еще сорок минут. И они вдоволь нагулялись по всем тем местам, которые принято называть «самым сердцем Москвы», и которые так любил Михаил.

Когда они пришли в «Зарядье», Лариса обратила внимание на большую очередь, выстроившуюся в буфет. И невольно вспомнила расхожую фразу о народе, которому нужно «хлеба и зрелищ». И еще журналистка подумала о том, что на пустой желудок никакие зрелища долго не возрадуют. Наверняка, среди зрителей было немало таких, которые элементарно сбежали сюда от пустых московских прилавков просто поесть, а заодно — и кино посмотреть. Совместить, так сказать, приятное с полезным.

Большой зал был заполнен не до отказа. Лариса с Михаилом сели сначала на места, указанные в билетах, а потом пересели туда, где им было удобней.

Морозный воздух взбодрил Михаила. Но в тепле кинотеатра его стало клонить в сон. Голова потяжелела.

— Положи мне голову на плечо, поспи, — сказала Лариса.

— А как же кино?

— Я потом тебе расскажу.

Михаил не возражал. Лишь где-то на середине кинофильма зрительница потревожила своего дремавшего соседа. У нее затекла вся левая сторона, а у Михаила, наверняка, устала от такого положения шея. Они поменялись местами, и женщина подставила свое правое плечо.

Лариса прислушалась к своим ощущениям. Она знала за собой эту удивительную особенность. В минуты сильных эмоциональных потрясений что-то раздваивалось в ней, и в результате: чувства существовали как бы сами по себе в ее телесной оболочке, а сознание, словно, отделившись от тела функционировало отдельно, в неком автономном режиме. Вот так было и сейчас. Мозг четко фиксировал всё, что происходило на экране, великолепную игру актеров в кинофильме, где явно солировал Владимир Ильин.

А тело… Ей так было хорошо. Так спокойно. Какая-то необыкновенная нежность переполняла ее всю к человеку, который дремал у нее на плече. А еще — жалость и забота о нем. Никаких иных ощущений не было. Все иные страсти и желания, владевшие ею еще недавно, отступили, отхлынули, как волны отлива. И это было так странно. И так хорошо, что Лариса заплакала.

Драматические коллизии на экране, достигнув апогея, подошли к своему логическому завершению.

«Какой замечательный фильм!», — подумала Лариса.

Зажегся свет.

Михаил неохотно разлепил глаза. Он совсем разомлел.

— Поднимайся, Мишель, я отведу тебя в гостиницу.

Московский морозец подгонял, и, вообще, был как-то совсем некстати после плюсовых температур кинотеатра.

Лариса нежно поддерживала музыканта под руку, пока они шли по направлению к гостинице. И ей бы даже никогда в голову не пришло, что в этот момент чьи-то глаза пристально наблюдали за ними.