Джо Данторн - Субмарина

— Уехал твой автобус.

Придется ехать на третьем.

— Ну что, сожжем сейчас? — спрашивает она у меня за спиной. Я оборачиваюсь. — Давай же, — предлагает она.

Я мог бы заметить, что тот, кто считает шантаж своим талантом, не поступает так. Она смотрит мне в глаза и медленно спускает одну ногу, потом другую, ступая по лестнице. У нее довольно изящная походка. Ее плиссированная юбка развевается на ветру. Я представляю, что ее нисхождение сопровождается игрой джазового оркестра.

На предпоследней ступеньке она спотыкается, пугается и спрыгивает на землю. Ветер задирает юбку до талии. Я вижу кое-что, чего мне видеть не следовало. И уже не чувствую себя таким беспомощным.

— Хорошо, поджигай, — говорю я.

Мой язык у Джорданы во рту. Я чувствую вкус обезжиренного молока. Вижу внезапную вспышку: это переживание настоящей любви и щелчок фотоаппарата.

Она убирает язык и отступает на шаг. На ней черная кофта с красными рукавами и джинсовая юбка с карманами.

— Надо было закрыть глаза. — Джордана опять включает мыльницу. Звук заряжающейся вспышки похож на рев маленького самолета, идущего на взлет.

Мы стоим в центре каменного круга в Синглтон-парке. По сути, это всего лишь несколько камней неодинакового размера, разбросанных вокруг. Фред, старая овчарка родителей Джорданы, бегает без поводка, нюхает все и метит булыжники.

Загорается зеленый огонек.

— Давай еще раз, и постарайся не целоваться как гомик.

Мы целуемся. У нее теплый и сильный язык. Я провожу языком по ее клыкам. Они кажутся огромными. Я проверяю ее премоляры [7] Малые коренные зубы. — Примеч. ред. и нащупываю зубы мудрости. Раздается «клак», и сквозь опущенные веки прорывается вспышка света. Мы разъединяемся.

— Ты вроде говорил, что у тебя есть опыт, — фыркает Джордана, утирая рот рукавом. — Не поцелуй, а прием у зубного.

— У меня такой стиль.

— Целоваться, как бормашина?

Наверное, ждет, что я скажу в ответ что-нибудь остроумное.

— Попробуем без языка, — приказывает она и устанавливает камеру на ближайший каменный уступ. Она смотрит в видоискатель и показывает место на траве. — Садись туда на колени.

Я сажусь. Трава мокрая; коленям становится прохладно.

— Идеально. — Джордана нажимает кнопочку на фотоаппарате и садится на колени передо мной. — Хорошо, — говорит она, — только без языка.

Мы принимаемся целоваться как рыбы. Она кладет руку мне на затылок. Я обнимаю ее за шею. Вокруг разговаривают разные птицы. Одна пищит, как модем. Мои губы распухли. Срабатывает вспышка. Мы продолжаем целоваться. Через некоторое время Джордана отстраняется. Ее губы покраснели, а кожа вокруг, рта, кажется, воспалилась.

— Ладно, этого хватит, — командует она. — Теперь давай свой дневник.

Я купил в газетном киоске ежедневник в твердой обложке на пружинах.

На последней странице — подробная карта железных дорог Великобритании. Я сижу на траве по-турецки, на коленях ежедневник; Джордана усаживается на камень напротив, возвышаясь надо мной. И опять возникает то чувство беспомощности. Наверное, все потому что она сидит как на троне.

— Открой сегодняшнюю дату, пожалуйста, — повелевает она голосом миссис Гриффитс, нашей математички. — Буду диктовать. — Я открываю пятое апреля и застываю с ручкой над страницей. — Дорогой дневник, — диктует Джордана, — я все время думаю о Джордане Биван.

Я киваю и записываю:

Дорогой дневник,

Я все время думаю о Джордане Биван.

Поднимаю голову. Джордана намазывает губы вазелином.

— Я знаю, что она нравится не только мне, — продолжает она, и не так уж это надумано.

Пишу:

Я знаю, что она нравится не только мне.

— Джордана бросила Марка Притчарда, и тому пришлось утешаться с давалкой Джанет Сматс.

Я замираю. Кажется, Джордана увлеклась. И мне как-то неудобно называть Джанет давалкой.

— Я с Джанет на географии сижу, — замечаю я.

Джордана грызет ноготь на большом пальце.

Было время, когда Джанет Сматс с Джорданой были лучшими подругами. А Марк Притчард гулял с Джорданой. Поговаривают, что Марк изменил Джордане с Джанет на дискотеке «Голубой огонек», которую держат полицейские, притворяющиеся, будто они вам друзья. Говорят, Марк стал тискать Джанет во время медленного танца, и с тех пор они вместе.

— Ну так что, Джордана? — спрашиваю я.

Она тянет ноготь, пытаясь отгрызть его одним куском.

— Я бы так не написал, — настаиваю на своем я.

Огрызок ногтя застрял у нее между передними зубами. Она плюется им в меня. Ноготь повисает на моем голубом свитере. Я не пытаюсь его смахнуть.

— Ладно, ладно. Прочитай, что мы успели написать.

— Дорогой дневник, я все время думаю о Джордане Биван и знаю, что она нравится не только мне.

— Неплохо, — замечает она. — Пиши дальше. Я самый счастливый человек на свете, что удостоился ее поцелуя.

— В жизни бы не сказал «поцелуй». Я сказал бы «оскуляция». — Она смотрит на меня таким взглядом, будто спрашивая: откуда ты свалился? — Нормальное слово, — добавляю я.

— Такое слово только в кабинете зубного и услышишь.

— Такой у меня стиль.

Джордана хмурится.

— Ладно, Шекспир. Я буду диктовать, ты — обрабатывать.

— О’кей, — соглашаюсь я.

— Готов?

— Угу.

— Соблазнить Джордану было нелегко, у нее очень высокие моральные принципы, но когда мне наконец посчастливилось ее поцеловать, я понял, что все усилия были приложены не зря.

Перевожу болтовню Джорданы в высокохудоственную речь:

Греясь в лучах постоскуляционного блаженства, я пожинаю плоды долгих месяцев рыцарских ухаживаний.

Я поднимаю глаза.

— Джордана такая… — она трясет головой и смотрит на меня в ожидании подсказки.

— Нежная? — предлагаю я. — Бесстрашная? Совершенная? — Она кивает.

Джордана такая нежная и бесстрашная, она само совершенство.

— Целоваться с ней было так классно, что я решил сделать фото, — продолжает она. — Для наших внуков.

Я сфотографировал нас, поглощенных объятьями. В одинокой старости будет мне отрада, что некогда держал в руках нечто столь прекрасное.

Я переворачиваю тетрадку и подношу к ее глазам, чтобы она могла прочесть.

— Отлично, — говорит она. — И еще надо добавить: «Подумать только, что этот козел Марк Притчард предпочел встречаться с давалкой Джанет, а не с Джорданой, — немыслимо!»

Видно, что она говорит серьезно, потому что начинает рычать, произнося букву «р». Я кладу дневник в сторонку.

— Ты действительно хочешь, чтобы я обозвал Джанет давалкой, да?

— Да.

— И правда думаешь, что Марк козел?

— Да.

Марка Притчарда я уважаю; он уже два года пользуется дезодорантом, носит в школу электробритву, и прическа у него, как у Элвиса.