Джо Данторн - Субмарина

В презервативе сгустки крови, по консистенции похожей на слизь. Я стаскиваю его со своего стержня, который по-прежнему похож на стержень, и бросаю на пол в комнате родителей. Ложусь на спину.

Джордана рядом. Она выглядит ужасно.

— Сколько у тебя было оргазмов? — спрашиваю я.

Она смотрит в потолок, чешет руку, и чешуйки кожи отлетают, как дым от сигареты, которую выкуривают после секса.

— Сколько? — повторяю я, но, кажется, в какой-то момент она перестала считать.

20. 5.97 Слово дня: евгеника.

Да, дневник. Да.

Не зря я тренировался: отжимания от плинтуса на кончиках пальцев, сжимание и разжимание мышц тазового дна во время поездок в автобусе (спасибо «Мэри Клер»), многочасовое изучение Камасутры и Интернета.

Я благодарен Чипсу, моему персональному тренеру, за то, что он подготовил меня, посадив на строгую диету из эротических продуктов: моллюски, кебабы, мокрый салат. Не понадобилось даже залезать под одеяло.

Как и предсказано в «Мэри Клер», мы исследовали тела друг друга. Я словно открыл новый вид. Я подавал ей пульсирующие сигналы. Вибрировал, как взбиватель пенки для капучино.

Помню, перед самым концом я подумал: «Черт!» и одновременно: «Боже!» — а потом вдруг наступило ничто, бессловесное, только нечленораздельное бульканье в горле, напоминающее что-то, сказанное на валлийском. Я уверен, что однажды звук, изданный мною в тот момент, когда я кончил в презерватив, находящийся внутри Джорданы, станет означать «победитель» на далеком языке будущего. Джордана тоже издавала звуки, которые я ожидал услышать. Что-то вроде «ооох». Только с меньшим числом гласных. Скорее просто «ох». Но чаще всего это было похоже на «нххх».

Так как у нас был секс, да и еще с такими результатами, я невольно вынужден задать вопрос: сделаем ли мы это снова? Есть ли в этом смысл? Сможем ли мы сделать это лучше?

От меня теперь так пахнет, что я никогда больше не буду мыться. Кончики пальцев стерлись и стали похожи на наконечники фломастеров.

На этой ноте тебя покидаю,

О.

P.S.: После я страшно проголодался. Вычистил свою тарелку и принялся за Джорданину.

Когда к нашему дому подъехала родительская «мазда», я читал «Новую мифологическую энциклопедию». Книга размером с телефонный справочник. Она лежит у меня на коленях. Пытаюсь сосредоточиться на следующем предложении: «Однажды утром Тор пробудился и обнаружил, что его молот исчез».

— Есть кто? — зовет мама с крылечка. У нее такой голос, будто она собирается зайти в дом с привидениями.

Я сижу в плетеном кресле в передней, у книжного шкафа. Когда родители входят, поднимаю на них глаза и захлопываю книгу.

— Как прошел вечер? — как ни в чем не бывало спрашиваю я.

Они оба в пальто: папа в темно-синем тренче, мама в апельсиновом плаще.

— Великолепно, — отвечает папа. — Хорошая постановка, да?

— Твоей бабушке бы понравилось. — Мама переходит на шепот. — Куча голых.

Моя бабуля получает брошюры Эдинбургского театрального фестиваля и обводит кружочком все пьесы где есть предупреждение «обнаженная натура». Говорит, что ей нравится человеческое тело.

Мама оглядывает комнату и ищет какой-нибудь беспорядок, который можно было бы убрать.

— А где девушка? — спрашивает отец.

— Джордана ушла домой.

Мама выключает телевизор, нажав кнопку.

— Все время она спешит. Совсем ненадолго зашла, — говорит он. Если бы папа знал. — Надеюсь, ты проводил ее домой? — спрашивает отец.

Я пожимаю плечами.

— Посадил в такси.

Мама расправляет покрывало на подлокотниках дивана. Папа улыбается. Он положил руку на верх открытой двери и облокотился на нее.

— Надеюсь, ей денег хватит, — говорит папа, глядя маме в затылок. Та берет пульт и кладет его на телевизор.

— Я дал ей три фунта.

— Молодец. Как прошел ваш романтический ужин? — Папа улыбается шире и ждет, что мама на него взглянет. Она не смотрит.

— Нормально. Ей понравилась спаржа.

Родители даже не подозревают, что их кровать стала соучастником преступления. Джордана на два месяца старше меня, и потому ее можно считать зачинщиком.

Я поднимаюсь наверх. Писаю впервые после начала сексуальной жизни криво, мертвой петлей, как на американских горках. Моча воняет кислотой, помойкой и бомжами. И я уже начал думать, не сделал ли я что-нибудь действительно ужасное, в наказание за что мои внутренности сгниют, но потом вспомнил: на ужин была спаржа.

Наконец удаляюсь в спальню и пишу письмо в «Оргию». Помимо всего прочего в нем метафора: «Я раскрыл ее ноги, как центральный разворот порножурнала».

На прошлой неделе я обнаружил папины трициклические антидепрессанты в мусорном ведре в ванной. Невозмутимо открутив одним движением крышку с защитой от детей, я увидел, что бутылочка полна белых таблеток, похожих на кусочки мела.

На сайте, который у папы на компьютере в закладках, написано, что «эмоциональный упадок при отказе, от „прозака“ в глазах пациента гораздо хуже, чем депрессия, собственно ставшая причиной приема антидепрессанта». Думаю, они имели в виду «в восприятии пациента», так как глаза тут, собственно, ни при чем.

Первый признак: папа, обычно с безупречным постоянством спускающийся к завтраку по понедельникам, отсутствует на кухне. Когда я пришел из школы в понедельник, он стоял у окна спальни в своем кроваво-красном халате, наблюдая за заходящим в док паромом из Корка. Свет в комнате был включен на полную.

— А вот и Корки, — сказал я голосом ведущего телешоу, входя в комнату.

— Вот и Корки, — подтвердил отец.

В его руке была чашка с водой и плавающим в ней бугристым куском лимона. Он был в тапочках и носках.

— Тебе плохо? — спросил я.

Он повернулся ко мне. Мешки у него под глазами казались мягкими и гладкими. Он был без очков.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — ответил папа. — Полежу-ка в кровати.

Его зрачки были крошечными.

Я огляделся. Кровать застелена. Он даже разложил подушки в форме бриллианта в изголовье.

Я не видел его пару дней, кроме того времени, когда он спускался, чтобы налить себе горячей воды и иногда заменить кусок лимона. Он взял кружку со словом «Персона» и незамысловатым символом: колесо из цветных точек, переходящих из красного в зеленый, в желтый и опять в красный.

В понедельник вечером папа остался наверху в кровати; ужинали вдвоем с мамой. Хотя меня часто бесит на первый взгляд бессмысленный треп родителей за чаем, надо признать, что, по крайней мере, им удается развлекать друг друга. А я провел большую часть ужина слушая, как скрипит моя челюсть. Даже целая тарелка макарон в форме букв не подсказала ни одной темы для разговора.