Джеймс Парди - Малькольм

Кермит очень быстро проглотил глоток пива и немного закашлялся. Затем, свирепо нахмурившись, он коротко сказал:

— Может быть, в другой раз. Сейчас я должен вам рассказать очень плохие новости о Лорин. И я не хочу, чтобы он слышал, — и Кермит сделал знак в сторону кухни и О'Рейли.

Кермит шумно задвигался в своем кресле, поскольку внимание Малькольма начало рассеиваться.

— Я вам говорю: я хочу, чтобы вы предоставили мне безраздельное внимание, — настаивал Кермит. — Мне нужно донести до вас очень важную вещь, и я не желаю кричать.

— Что же? — Малькольм подался вперед. Он почувствовал, что его жизнь начинается.

— Я должен рассказать вам, как от меня ушла Лорин, — выкрикнул Кермит и побледнел; побледнел так, словно признался, что убил ее. — В прошлый раз вы видели ее, так сказать, прямо перед актом. Мне казалось тогда, что она любит меня сильней, чем всегда. Она предавала меня с самого начала, понимаете, и в итоге предала окончательно — ушла.

— Значит, она обнаружила, кто вы такой? — спросил Малькольм, жадно пытаясь разобраться.

— Кто я такой? — голос Кермита задрожал.

— Я хотел сказать… я… — Малькольм запнулся.

— Скажите в точности то, что собирались сказать, — закричал Кермит. Он вскочил и Малькольм заметил, к еще большему смятению, что стоя Кермит едва ли выше ростом, чем сидя. Удивленный взгляд Малькольма привел к тому, что раздражение Кермита усилилось.

— Скажите в точности, о чем вы думали. Я приказываю! — сказал Кермит.

— Я только хотел сказать, — заметался Малькольм, — что она, в конце концов, обнаружила… ну, и мистер ведь Кокс говорит, что вы…

— Лилипут! Лилипут! — прорычал Кермит. — Вот что говорит обо мне за спиной этот старый педераст!

— Старый кто? — воскликнул Малькольм, но его вопрос утонул в грохоте. Кермит сбросил на пол поднос с бутылками из-под имбирного пива.

О'Рейли быстро вошел в комнату, но так же быстро отступил.

Кермит все-таки сел и начал тихо плакать, хотя и с толикой самообладания.

Малькольм подошел к месту, где сидел карлик, но тот возопил:

— Не трогайте меня! Я не желаю жалости от моих преследователей !

— Какие сложные слова вы говорите сегодня, — посетовал Малькольм, сам чуть не плача.

Вдруг Кермит схватил Малькольма за руку и сказал просительно:

— Почему она ушла, Малькольм? Она — это все, что у меня было.

Малькольм хотел чем-нибудь его утешить, но испугался, что опять неверно выразится в такой драматический момент.

О’Рейли опять вошел в комнату, на этот раз в кимоно. Он нес небольшой поднос с лекарствами. О'Рейли подал Кермиту маленькую пилюлю, которую карлик механически принял и проглотил, отказавшись от предложенной воды. О'Рейли немедленно вышел.

— Я не любил Лорин уже несколько месяцев, — продолжил Кермит увереннее. — Ее изюминка пропала; иногда Лорин была мне отвратительна. Но я привык к ней и к тому, как она обихаживает меня. Я не стану притворяться. Я стал зависим от ее помощи, Малькольм. Ее уход имеет значение и в экономическом смысле.

Малькольм трезво кивнул. Затем, желая как-то подбодрить Кермита, мальчик сказал:

— Кермит, у вас голос не лилипутский. У вас голос очень молодого человека.

Кермит медленно открыл и закрыл рот, но, кажется, не услышал комплимента. Он продолжил:

— Когда Лорин уходила от меня вчера ночью, то я будто стал совершеннолетним. Я осознал, что наконец начинаю жизнь. Начинаю одиноким, как и все.

— Довольно жутко, — поддакнул Малькольм.

Кермит изучающе осмотрел мальчика, медленно, как будто видел его впервые.

— Мы оба одиноки, — задумался Кермит. — Как удачно, в конце концов, что на свете есть профессор Кокс и что он свел нас. Мы оба в невозможной ситуации.

— Я-то определенно, — подтвердил Малькольм.

— Почему это вы больше, чем я? — мальчик вывел Кермита из себя.

— У вас хоть что-то есть, — объяснил ему Малькольм. — Таланты. Посмотрите на свои картины, на свои стулья. И ваш брак: он ведь значит, что вы знаете женщин. У меня нет ничего. Я ничего не умею делать. Все, что есть у меня, это память об отце. Мой отец…

— Да насрать мне на твоего отца! — завизжал на него Кермит.

Малькольм машинально поднялся, белый от ужаса, дрожащий.

В комнате установилась мертвая тишина.

Кермит медленно встал и подошел к Малькольму. Его голова достигала лишь талии мальчика, и это унизительным образом мешало карлику смотреть Малькольму в глаза. Слова Кермита направлялись мальчику в пупок. Кермит только и мог что тянуть высокого юнца за штанину брюк.

— Малькольм, — прокричал он, — ты должен навсегда забыть, что я сказал.

Малькольм отодвинулся от него и сел на стул с прямой спинкой в нескольких футах от точки, где остался стоять одинокий карлик.

— Ты должен выслушать меня и простить меня, — голос лилипута, полый и далекий, доносился словно звук, подслушанный на заброшенной станции подземки.

Малькольм постучал по деревянной ручке стула указательным пальцем.

— Ты должен выслушать мои извинения, дорогой Малькольм, — взмолился Кермит. Он перестал плакать.

— Как я смогу слушать вас теперь? — наконец вымолвил Малькольм. — И как я могу простить вас? Сказать такое о моем отце. Во всем, что случилось со мной, это последняя капля. Я должен сложить вещи и уехать из города сегодня же. Не знаю, почему я задержался здесь так надолго. Да еще и на скамье.

— Выслушай хотя бы мои извинения, — попросил Кермит и подбежал к углу, где сидел застывший Малькольм, и яростно потянул мальчика за пиджак. — Ты не имеешь права оставлять меня, — запротестовал Кермит. — Мы под одной звездой!

— Это что, астрология мистера Кокса? — горько поинтересовался Малькольм.

— Малькольм, постарайся поставить себя на мое место. Я только что потерял весь свой мир; я даже признался себе, кто я такой. Я так от тебя завишу. Мне не от кого больше зависеть!

— Неудивительно слышать это от человека, который оскорбляет мертвых, — ответил Малькольм.

— Я прошу прощения. Я прошу прощения от всего сердца. Разве я не могу судить по сыну, что твой отец был королевских кровей. Разве я не вижу породу и воспитание в каждой линии твоего лица.

Малькольм легко кивнул.

— Так не мучай меня больше, прости меня.

— Я не знаю, смогу ли я простить вас, Кермит. Я не знаю, что сделал бы мой отец в таких обстоятельствах. Если б вы сказали «провались он» или «ну его к черту», и это было б чересчур! — И Малькольм опять затрясся от ужаса.

— Я ничего не имел в виду, кроме раздражения; и раздражен я не тобой, и определенно не твоим отцом.

— Хорошо, Кермит, на этот раз я прощаю вас, — сказал Малькольм.

Кермит пожал плечо мальчику в знак признательности.

— Лорин! Лорин! — Кермит начал бормотать, прохаживаясь по мастерской. Время от времени он бил себя по лбу. — Сказал ли я тебе, с кем она сбежала? — вдруг спросил Кермит.