Пол Мюррей - Скиппи умирает

— О боже! Неужели она ему прямо сейчас расскажет? — говорит Аквалангистка.

— И на что она только рассчитывает? — говорит Рядовая. — Что он прекратит целоваться с Эммери Фокс, упадет перед ней на одно колено прямо здесь, в этом вонючем Сибрукском спортзале, и скажет: “Ах, Келли-Энн, пожалуйста, выходи за меня замуж!” Да — так, что ли?

— Он очень недурен собой, — замечает Принцесса.

— Да ничего в нем нет особенного, — отмахивается Рядовая. — Он же просто мальчишка, понимаешь?

Между девушками вклинивается силач с усиками с закрученными концами, в трико леопардовой расцветки и, улыбаясь, переводит взгляд с одной на другую. Они, в свой черед, глядят на него с выражением откровенной гадливости, как смотрят обычно, ну, скажем, на насильников. Силач удаляется — и уже не выглядит очень-то сильным.

— Господи, как меня достали эти вонючие мальчишки, — стонет Рядовая. — Мне нужен мужчина!

— Мне тоже, — говорит Принцесса.

— О боже! Лори, не смотри туда — но этот чертов тип, этот Робин Гуд, опять страшно на тебя пялится, — докладывает Аквалангистка.

— Господи, да чего ему нужно?

— Давай я подкачу к нему и скажу, чтобы перестал тебя напрягать.

— Не трать зря кислород!

— А что слышно от Прекрасного Принца? — спрашивает Рядовая.

У Принцессы вытягивается лицо.

— О, Лори… — Рядовая, как бы утешая подругу, кладет руку ей на плечо. — Не порти себе вечер из-за него. Выключи телефон и перестань о нем думать!

— Да я о нем и не думаю, — бормочет Принцесса, и волосы падают ей на лицо.

— Он бы хоть колеса принес, — говорит Рядовая. — Господи, какая же тут скучища! Сибрукские парни такие бесхребетные! — Она убирает руку, обхватывает сама себя обнаженными руками. — Ужасно трахаться хочется!

Посреди танцплощадки Найелла/Труди остановила по пути из уборной сногсшибательно красивая девушка, одетая Наташей Фатале — главным врагом Американского Лося Бульвинкля. Девушка интересуется, откуда он взял такую губную помаду. Найелл, обильно потея, не может решить, что же ей ответить. Сказать ей, что взял помаду у сестры и не знает, как она называется? Или выложить ей правду — что он влюбился в эту помаду в маленьком магазинчике в Сэндикоув-виллидж? Сногсшибательная девушка терпеливо ждет. Найелл чувствует, что одна из его грудей начинает неудержимо выползать из корсета.

Тем временем Деннис и Скиппи, попивая пунш, наблюдают за Рупрехтом, который каким-то образом вступил в беседу с девушкой.

— А кто он — парень из “Каратиста”? — Девушка пытается перекричать музыку.

— Он почетный профессор физики из Стэнфорда, — кричит ей в ответ Рупрехт.

Девушка совершенно не знает, что на это сказать; постояв некоторое время молча, она просто сдается и уходит. Рупрехт, который начал разговор только из-за того, что эта девушка, одетая пикантной официанткой, несла шоколадный торт (который оказался ненастоящим), видя, что диалог оборвался, возвращается к остальным — одновременно с Марио, который, судя по выражению лица, чем-то недоволен.

— Как успехи, Марио? — с невинным видом спрашивает Деннис.

— Пф! На хрен этих зеленых школьниц! — Марио презрительно отмахивается. — В Италии я предпочитаю встречаться с девушками из колледжа: им лет девятнадцать-двадцать, они хорошо знакомы с техникой секса. А эти девицы — зажатые и фригидные, они даже не знают, как себя вести.

— И в науке они не соображают, — добавляет Рупрехт.

— Да еще эта музыка — что это за тормозное старье? Оно совершенно не подходит к моему стилю!

Марио не единственный, кого не устраивает такая музыка. В диджейской кабинке Уоллес Уиллис только что переключился с “Лед Зеппелин” на “Теперь все хорошо” и так углубился в классические переборы Пола Коссоффа, что поначалу не обращает внимания на сердитые голоса, доносящиеся откуда-то снизу: “Эй ты, босяк!”, “Эй, парень, ты чего это, не слышишь?” Наконец до него доходит, что эти голоса обращаются к нему, и он вглядывается поверх стенки кабины: там стоят двое мелких воинственного вида подростков в штанах размером чуть ли не с холодильник. Они как-то непонятно жестикулируют:

— Да-да, ниггер, мы к тебе обращаемся!

— Черт, ты что за музон тут крутишь, а?

Уоллес, который одет в старомодный матросский костюм и держит огромный леденец, снимает наушники.

— Что? — переспрашивает он.

— Ниггер, это дерьмо слушает мой папаша! — говорит один из подростков.

— Да, чувак, что это такое — “Сто величайших реклам джинсов” или что? — добавляет другой, размахивая у него перед носом пластмассовым пулеметом.

— Это бесплатный концерт, — сообщает он им.

— Эй, мне плевать, сколько тебе это стоило — пятьдесят вонючих долларов или больше, — давай поставь что-нибудь такое, басовое!

— Да, ублюдок, это тебе не какая-нибудь вечеринка на дне рождения твоей тетушки Мейбл, включи нам хип-хоп, собака!

— Заявки не принимаются, — отвечает Уоллес.

— Ты совершаешь ошибку, — предупреждает один из голосов.

— И.о. директора назначил диджеем меня, — строго отвечает Уоллес и снова надевает наушники.

Два рассерженных гангстера — оба, конечно, белые, как ни стараются изображать чернокожих — пялятся на него еще немного, а потом неожиданно исчезают.

Посреди следующей песни — “Не вешай трубку” Тото — звук вдруг вырубается. Толпа, потоптавшись на месте, застывает в замешательстве. На этот раз уже нельзя сказать, что виновата гроза, потому что проигрыватели включены и дискотечные огни по-прежнему мельтешат над замершими головами. Наверное, где-то отсоединился провод. Уоллес Уиллис ищет глазами взрослых помощников, но нигде не видит мистера Фаллона и мисс Макинтайр. Он отпирает низкую дверцу своей кабины, спускается вниз и нагибается, чтобы внимательнее рассмотреть клубок проводов на полу, но тут снова включается музыка. Все радостно визжат и опять пускаются в пляс. Но песня, которая звучит, — это совсем не та, которую ставил минуту назад Уоллес; больше того — этой песни вообще нет в его коллекции, составленной для вечеринки! Подождите, кричит он, перестаньте танцевать, это не та песня! Но, похоже, никто его не слышит: отбрасывая гангстерские тени, все слишком заняты тем, что трясутся как сумасшедшие под басовые звуки контрабандной песни…

Басовые. Только теперь до Уоллеса дошло, что случилось. Это не сбой в программировании, не повреждение, вызванное грозой, и провода тут ни при чем. Его аудиосистему похитили! Те парни в огромных штанах!

Я — ящик шампанского, а она свалилась с фургона; я убиваю потаскуху, как святой Георгий убил дракона…

Нагнувшись, он перебирает провода в надежде найти то место, где произошла подмена. Но здесь так темно, а скачущие на танцплощадке так разошлись, что Уоллес, после того как на него три или четыре раза случайно налетели, решает, что лучше разыскать учителей. Однако, даже обойдя по кругу весь зал, он не может их найти. Уоллес начинает тревожиться. Самозваная музыка оказывает странное действие на школьников — они кричат все громче, скачут все быстрее, танцуют все разнузданнее. Похоже, ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. Где же учителя-смотрители? В голове мелькает страшная мысль: может быть, за их исчезновением тоже стоят те парни в широченных штанах? Он вспоминает, что у них на шее болтались “узи”: а вдруг теперь вся вечеринка оказалась в руках вооруженных гангстеров, любителей рэпа?