Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

Пустив в сторону дым скверной сигареты, Комиссаров сказал:

— Я вот к чему. Хотите съездить в Венгрию?

С отсутствием и тени задней мысли утомленные глаза смотрели на Александра, который из всех вариантов ответа выбрал интонацию наименее заинтересованную:

— Отчего же? можно.

— Где-то по весне. Сезон подходит?

— Вполне.

— Дело в том, что нам спустили к исполнению. Под юбилей событий отправить к венграм поезд Дружбы. Столичной молодежи. От каждого района по группе, и вдобавок, чтобы не в грязь лицом — ну как бы элитарную. Творческую. Вот ее и формирую. Все жанры вроде бы уже представлены, а с литератором проблема.

— Их две тысячи в Москве.

— Со средним возрастом под семьдесят? Да их пора душить подушкой во имя возрождения родной словесности. А вы ведь самый молодой в столице. Я давно за вами наблюдаю. И не только как за автором. Молчите выразительно, и я бы сказал, содержательно . На собраниях в ЦДЛ. Невооруженным глазом видно: человек серьезный, с ним работать и работать… — Инструктор по молодой литературе посерьезнел. — Итак! Я вас включаю в список. Стоить будет восемьдесят рэ, вторую половину платит профсоюз. По силам? Тогда готовьте характеристику.

— Какую?

— А на выезд. Политически подготовлен, морально выдержан… Стандартную. Только чтобы с формулировкой: Рекомендуем к поездке в Венгерскую Народную Республику.

По совету динамика Александр посмотрел в иллюминатор. Горы кончились, но они еще были в Азии. Под крылом Аральское море сверкало ртутью, широко и влажно сияя берегом. «Гибнет наше море», — сказал за спинкой кресла таджик. Сосед его отозвался: «У нас, в Эстонии, думаете, лучше?»

Оба говорили по-русски, каждый со своим акцентом…

Империя!

Ежемесячник, где работал Александр Андерс, имел в патриотически настроенных кругах космополитическую (то есть, дурную) репутацию за то, что печатал не только русских авторов, но главным образом иноязычных — из «республик». В переводе. Радиус действия был у этого толстого журнала всесоюзный и назывался он « В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ » (сокращенно: « ВСЕ »). Попал туда Александр не потому, что был таким уж страстным поборником « дружбы народов » в лоне « семьи единой », а скорее, в силу своей фамилии. Из-за нее другие журналы, наблюдавшие чистоту редакционных рядов, в трудоустройстве ему отказали. А « ВСЕ » — напротив. Взял.

«Анатомия — это судьба», — прочел университетские годы Александр у Фрейда. О том, что судьбой способна обернуться и фамилия, мать предупреждала его еще в шестнадцать лет, когда он получал свой внутренний паспорт. «Не понимаешь ничего! — сердилась мать. — Возьми я тогда, в тридцать седьмом, фамилию твоего отца, ты бы и не родился вовсе. Отправили бы вслед за ним, как дочь врага народа, и поминай, как звали. Иди и запишись Гусаров. Все дороги перед тобой открыты будут!..» С острым чувством унижения он пообещал ей записаться на фамилию отчима, но в паспортном столе милиции раздумал и остался тем, чем был: сыном погибшего в канун его рождения отца. Последним представителем эмигрантов из ниоткуда, когда-то возлюбивших империю Российскую и взявших курс на Петербург.

Сто лет спустя от предприимчивого рода этих паломников в страну Востока не осталось никого, кроме Александра — литератора хотя и русского, но с первых шагов на поприще попавшего в «космополиты» и обреченного на журнал « В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ » («ВСЕ»).

К нему там, кстати, относились хорошо. Настучав в редакции характеристику на самого себя («политически выдержан, морально устойчив»), он без проблем получил первые рекомендации для зарубежной поездки — ячеек профсоюзной и комсомольской. Однако Главный, о братской Венгрии услышав, внезапно впал в истерику с дрожанием рук, с непопаданием фильтра сигареты «Новость» в мундштук и с востребованием у секретарши Тани капель Зеленина после визита сотрудника.

— Не подписывает?

— Нет.

— Чем мотивирует?

— «Они по заграницам разъезжают, а мне в Энергетик некого послать».

— Да уж, разъезжают, — сказал начальник отдела Бовин (он же парторг журнала). — Сам так после своего Цейлона еще не обесцветился… Но ничего. Отхлынет. Старые большевики — вот те специалисты мордой об лавку. А он-то как раз подпишет. Это я знаю причину. Это Булат ему отказал. Туда ведь, в Энергетик, как в песне: только самолетом. А Булат не летает. Ты не знал? Не летает Булат.

И Главный подписал. Потому что Александр не был анемичным существом противоборствующего пола с внебрачными детьми и внеурочными регулами — как не имел по молодости и сердечной недостаточности. Потому что, все зная про «Аэрофлот», Александр тем не менее летал. Потому что перед Венгрией — пока суд да дело — обязался он посетить Энергетик и его всесоюзную ударную стройку и написать о героях интернационального труда.

Следующей рекомендательной инстанцией был райком ВЛКСМ. Выездная комиссия там собиралась по пятницам и под началом первого секретаря. Этот крутолобый босс иногда посещал в писательском клубе собрания литераторов, еще не вышедших из комсомольского возраста, — поэтов, в основном. Во весь голос требовал он от «тихих лириков» немедленной политотдачи, неизменно срываясь на непристойные вопли: «Всех вас на БАМ загоню!» У себя же в епархии, согласно Комиссарову, «превышал по части орального секса», круто склоняя подвластных комсомолок к своей перманентной эрекции — побочному эффекту синекуры. На комиссию Александр шел с известным замиранием. Однако райкомовская трудовая неделя с ее эрекциями и гратификациями завершалась, и там, в растленной атмосфере, в полуподвале, его дело за красным столом решилось мгновенно. Первый секретарь и не взглянул на него, передоверив одной из сотрудниц выездной вопрос, единственный (на который Александр тут же и ответил: « Янош Кадар »), после чего характеристика переместилась из одной папки в другую, а в понедельник он уже получил ее на руки — с печатью и личной подписью эротомана.

Оставалось взять райком КПСС с выездной его комиссией — стальной когортой «старых большевиков». На эту комиссию его обязан был сопровождать парторг первичной рекомендательной инстанции — журнала.

— Пробьем! — вселял оптимизм Бовин. — Ну, что сенильные мозги способны противопоставить? Допустим, фамилия насторожит. А мы им скажем: наша эта фамилия! Многонациональной России нашей, коей неотъемлемой частью является многострадальное карело-финское меньшинство, чухна и лопари, откуда, запомни, вышел твой дед, путиловский рабочий, стихийный большевик, который видел Ленина, а может быть, и Зимний брал… Не брал? Ну, может, Учредительное собрание там разгонял?