Юрий Брайдер - Миры под лезвием секиры. Между плахой и секирой

Лева хотел возразить, что он не резервист, а полноценная боевая единица, но, представив себя со стороны — нескладного, очкастого, в чужой рубашке, едва прикрывающей пуп, и с тупым мечом в руке, — вынужден был покорно кивнуть: «Понятно».

— Тогда позаботьтесь о маскировке, — приказал Смыков.

К сожалению, оставалось совершенно неясным, с какой стороны должны были появиться аггелы. После недолгого раздумья Смыков выбрал для засады места достаточно скрытные, но не очень далеко отстоящие от колодца. Поднимать пистолетную стрельбу без крайней необходимости запрещалось, поэтому основная задача по уничтожению врага возлагалась на Толгая, устроившегося за трубой, проходившей на высоте примерно двух метров от нынешнего пола.

Ждать пришлось довольно долго — не то штаб находился далеко, не то гонец попался нерасторопный. Реальный Иавал вряд ли выдержал бы столь длительное ожидание и давно свалился бы в колодец.

На сей раз оправдались самые худшие опасения Смыкова. За Мишкой — кудрявым богатырем, красу которого слегка портила заячья губа, — валила целая толпа аггелов, настроенных далеко не миролюбиво. Один на ходу грозился:

— Да я его просто удавлю своими руками! Еще и посмел вернуться, паскуда! Его же в одной компании с нефилимами видели!

— А если он новых дружков за собой привел? — осторожно высказался кто-то.

— Чепуха! Нефилимы вне Эдема долго не протянут, — возразил первый аггел, оглядываясь по сторонам. — А где же охрана? Сугрубов, ау!

— Ау! — хриплым басом отозвался Зяблик, уже получивший от Смыкова сигнал, означавший, что втихую аггелов никак не одолеть и нужно бить их всеми имеющимися средствами. — Я здесь, суки рогатые!

Слитно загрохотали два пистолета. Сначала следовало ошеломить аггелов беглым огнем, а уж потом начинать прицельную стрельбу. Если чего сейчас ватаге и недоставало, так это парочки ручных гранат.

При первых же звуках пальбы аггелы резво, как шарики пролитой ртути, рассыпались по залу бывшего казино. Все они, похоже, были опытными бойцами, да и численное преимущество имели немалое, но над ними висело вечное проклятие людей, угодивших в засаду. Трудно вести правильный бой, если ты не видишь противника, никак не можешь найти подходящее укрытие и не успел вовремя зарядить оружие.

В течение первых пяти минут аггелы потеряли едва ли не каждого второго. Уцелевшие пробовали палить наудачу, но это только мешало наиболее хладнокровным из них определить местонахождение невидимого врага по звуку выстрелов. Толгай, сверху прекрасно видевший каждого аггела, без помех расстреливал их из люка. Все попытки прорваться к выходу закончились безрезультатно — Зяблик, вначале сделавший из чужого пистолета несколько промахов, уже освоился и дырявил рогатые головы, как горшки на заборе.

Цыпф из своего укрытия не видел ничего, кроме вздымающегося к потолку порохового дыма, зато ясно слышал все реплики, доносившиеся как с той, так и с другой стороны.

— Предлагаю сдаться! — гундосил Смыков, которому шальная пуля срезала кончик носа. — Тем, кто в течение минуты сложит оружие, гарантирую жизнь.

— Сам сдавайся, гнида! — ответил кто-то из аггелов. — Нашел дурачков! Сейчас сюда наши набегут. Сначала шницель из тебя будем делать, потом лапшу, а напоследок компот.

Такая перспектива почему-то обидела Смыкова.

— Товарищ Толгай! — он повысил голос. — Нельзя ли этого кулинара поучить хорошим манерам?

Однако степняк, как это с ним нередко бывало, в горячке боя забыл русский язык и никак не откликнулся на просьбу Смыкова.

Зато инициативу неожиданно взял на себя Эрикс. Трудно сказать, какие побуждения заставили его вылезти из-за укрытия — не то решил, что все аггелы убиты, не то спешил покинуть место, к которому и в самом деле могли вскоре прибыть новые подкрепления врагов. Тем не менее один вид нефилима, мрачная слава о силе, быстроте и неустрашимости которых, несомненно, дошла до Будетляндии, отбил у аггелов охоту к дальнейшему сопротивлению. (Откуда им было знать, что максимум, на что способен Эрикс, это закатить добрую оплеуху).

Оставшиеся в живых бросились кто куда. От полного истребления аггелов спасло только то, что в пистолете Зяблика заклинило патрон. Пока он, матюгаясь на чем свет стоит, возился с отказавшим оружием, двое или трое счастливчиков успели выскользнуть наружу.

Не вызывало сомнений, что в самом ближайшем будущем они вернутся, но уже в другом количестве, а главное — совершенно в другом настроении.

Времени не оставалось даже на то, чтобы добить раненых. Свое вечное «Быстрее, быстрее!» Смыков еще никогда не орал так громко. Каждую секунду ожидая получить выстрел в спину, они содрали одежду с нескольких ближайших трупов (даже Эрикса заставили одеться) и, что называется, до зубов вооружились. Бдолах обнаружить не удалось. Это еще раз подтверждало версию о том, что аггелы пользуются им только в чрезвычайных обстоятельствах.

Пока все складывалось не так уж и плохо. Пусть и с боем, но они прорвались в Будетляндию, оделись, вооружились и при этом не потеряли ни единого человека. Дело оставалось за малым — пересечь страну из конца в конец и запастись по пути бдолахом. Но сначала нужно было уйти как можно дальше от развалин казино — уж очень горячо здесь становилось.

Теперь ватагу вел Эрикс. Пока он сам стремился отыскать более безопасное место, им было по пути.

Вся Будетляндия представляла собой один огромный город, вернее — его руины, но от руин Талашевска они отличались примерно так же, как какая-нибудь подмосковная рощица от тропического леса.

Цыпф ощущал себя в этом мире ничтожным муравьем. То, что уступами в несколько ярусов возвышалось над ним, даже нельзя было назвать зданиями. Этакие рукотворные горы, деяния небожителей, чертоги олимпийцев, сады Семирамиды, храмы космических пришельцев. Ясно, что улицей, по которой они сейчас пробирались, мало кто до этого и пользовался (слишком много было над ней всяких труб-транспортеров и пешеходных дорожек, безо всякой видимой опоры распластавшихся в воздухе), но выглядела она так, словно была вымощена серебряными слитками.

В глазах рябило от смешения цветов (траурное габбро вполне могло соседствовать здесь с веселенькой терракотой) и стилей (готический храм как ни в чем не бывало сидел на крыше официозного билдинга), от блеска еще сохранившихся кое-где зеркальных стекол, от множества надписей на самых разных языках, от стенных мозаик размером с футбольное поле, от предельно ясных пиктографических указателей и вычурных вывесок, рекламирующих вещи совершенно непонятного назначения.

Весь этот волшебный город был мертв и выглядел так, словно через него сначала пронесся ураган, а потом промаршировали на позиции воины Армагеддона.