Серж Чума - Вульгарность хризантем

Никита поднялся по узкой аварийной лестнице в свой номер на седьмом этаже, в сумерках стал разглядывать почерневший лик «белого града», освещенный только звездами и пламенем двух непотушенных пожарищ. Город притворился мертвым. Тишина нависла над Белградом, окутала окрестности города. Пугающее ночное безмолвие прерывали крики смертных, лица которых возникали в воображении подвыпившего Никиты. По пустынным улицам изредка проезжали полицейские машины. В кромешной тьме тягучая, как венозная кровь, вода Савы медленно перетекала в придавленный разрушенными мостами Дунай. Зрелище это после предсказуемой красоты женевских пейзажей поражало странным величием, чувством безысходного ожидания, неизбежного поражения здравого смысла. Умирать в такую ночь, наверное, легче…

Никита решил принять душ, прошел от окна в глубину комнаты и вдруг почувствовал, как многоэтажное здание гостиницы закачалось. Через несколько секунд он услышал грохот первых взрывов. Хмель мгновенно вылетел из головы. Страх был, но его убило наповал простое любопытство, жажда зрелищ. Никите захотелось увидеть европейский фестиваль конца света, сценой которого Балканы стали весной девяносто девятого. Он подбежал к окну.

Мрак под аккорды канонады разрывали вспышки взрывов. Огонь полыхал над несколькими домами в разных частях города как знамение чего-то таинственного и враждебного. Белград на глазах ожил и в конвульсиях заорал сиренами «зашто» [9] Почему ( сербск.). , осветился фейерверком трассирующих пуль, расстреливавших иссиня-черное небо. Над городом волнами разливался гул самолетов. Крылатые ракеты выводили фуги; гнусаво пели падающие фугасы; трещали установки ПВО. Во всей этой дьявольской музыке слышались вагнеровские нотки вперемешку с «арийскими» песнопениями Карла Орфа. Невидимый враг продолжал измываться над полуживым городом. Четыре авианалета… Одна за другой атаки с неба сотрясали сербскую землю. Заключительный аккорд жестокой симфонии прозвучал около пяти утра. На рассвете все стихло столь же внезапно, как началось. После короткого антракта робко запели птицы.

К утру стало душно. Парило, запах майской ночи смешался с дымным смрадом.

Никита почувствовал усталость и осознал, что всю ночь напролет простоял у окна, вглядываясь в глаза войны. Он попытался уснуть, лег, но в голове застряли «кошмары наяву», похожие на догорающие иллюзии европейского гуманизма. Какое-то чувство брезгливости перед богомерзким зрелищем войны не давало ему успокоиться. Наверное, это же чувство господствует в западных обществах, восстанавливающих культ насилия, но страшащихся вида смерти.

Никита так и не заснул, прошептал себе «подъем» и пошел наконец в душ. Он приоделся в модный пиджак в крупную клетку и спустился в холл гостиницы завтракать, даже не взглянув в окно. Знакомый со вчерашнего ужина серб Горан, немного говоривший по-русски, с особой ненавистью в глазах и какой-то надеждой на прекращение бойни, тут же сообщил, что этой ночью американцы разбомбили китайское посольство всего в километре от гостиницы. Горан уже вернулся с пепелища и увидел там множество зевак, среди которых сновали иностранцы.

— Я не боюсь, а ты? — поинтересовался серб, показывая на прошитый ракетой небоскреб белградского телецентра.

— Нет, а что? — с улыбкой ответил Никита.

— Когда вы летите в Москву?

— Сегодня, часа в два-три.

— Можно с вами?

— Не знаю, надо спросить у министра.

Горан понимающе закивал головой и молча отошел в сторону. «Хороший парень, только воевать не хочет», — подумал Никита.

С пепелища неба пошел дождь, словно оплакивая погибших на Западе китайцев. Хотя что для китайцев Запад и Восток? Звуки и географические условности вне «срединной империи». Умерли они красиво, выполнив заветы марксиста Мао Цзэдуна и гегельянца Лао-Цзы. Спасенные китайцы организованно сгрудились в холле гостиницы и молча ожидали дальнейших приказаний судьбы. Почти все дико улыбались и благодарно кивали сердобольным служительницам гостиницы, принесшим им чая в красочных пакетиках «Липтон». Через день и живых и мертвых китайцев вывезли специальным рейсом в Пекин.

Главная новость — он принимает — всех застала врасплох. Не мешкая выехали из гостиницы, прокатились с ветерком и единственной машиной сопровождения в неизвестном направлении, мимо развалин, пожарищ, эдема пригородов Белграда и прибыли на виллу в глубине сада. Их встретило рыдающее небо и очень внимательная охрана. Обстановка в «логове тирана» Никите показалась торжественно-забавной. Но комнатам сновали министры, прислуга суетилась, и наиболее приближенные «к телу» журналисты готовили срочный репортаж. Никита почувствовал не только историческую важность этой встречи и собственной миссии, но и некую искусственность всего происходящего.

Президент тепло приветствовал гостей, крепко пожал министру руку и предложил всем садиться. Руки «последнего европейского диктатора» не дрожали; его спокойное и красивое лицо озаряла немного «протокольная», но вполне понятная скорбь. Перед ним на изящном столике лежала пачка «Marlboro», но он не закурил. Принесли стакан апельсинового сока — он к нему не притронулся. Приятный мужчина…

Он не был похож на лидера-самоубийцу, который бы поверил в великую национальную идею Белграда как четвертого Рима. Скорее сами сербы восторженно играли эту незавидную роль, избранную ими в тяжелое время перемен. Беседа продолжалась пятнадцать минут, после чего все пожелали друг другу удачи и успехов во всех начинаниях…

Российский самолет вновь взлетел с опозданием — ждали, пока натовская авиация завершит свое черное дело. «Никита, слезай, это мое кресло! Обратно полетишь без привилегий!» — заявил министр. «Извините, пожалуйста, Сергей Ахмедович. Благодарю за терпение!» — дипломатично ответил Никита и сел рядом. Можно сказать, отделался легким испугом. Опять выпили — теперь за удачное завершение миссии и русско-швейцарское мужское братство. Потом трижды поднимали бокалы за министра в целом и за его отдельные человеческие качества. Затем выпили за мужество всех членов делегации, включая Никиту, и особо — за взаимопонимание между народами. И все это за тридцать минут полета. Пили бы еще, но спиртное на борту закончилось… В хвосте самолета Никита приметил виновато улыбавшегося Горана.

Приземлились в Будапеште, где швейцарцы, попрощавшись с министром, который спешил на доклад к высшему начальству, взяли Никиту на свой кошт и немедленно вылетели через Вену в Женеву. Состояние их можно было определить как «позитивный коллективный психоз». По итогам командировки, как ни крути, и российский полевой госпиталь был развернут на юге Сербии, и швейцарский шоколад скрасил будни раненых детей. В тот же вечер Никита гулял в толпе обреченных на мир женевцев — каждому своя война и свой мир…