Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его

— Верни их на место, — сказал он Хуану. — Ума не приложу, что мы станем делать с кошками, когда птенцы оперятся и начнут летать по саду.

Неприятный осадок после стычки с Марией улетучился, и Виланова был готов наслаждаться чудесным безмятежным днем. По утрам слышны были только лягушки и стрижи: лягушки весело квакали в бесчисленных водоемах, и казалось, что это покрикивает на своих мулов погонщик, а в небе пронзительно кричали стрижи. Дон Федерико поднял чашку, тонкий согнутый палец его цветом и хрупкостью напоминал старинный фарфор. Пролетавшая птица капнула на тыльную сторону руки, и Виланова осторожно снял белую каплю кончиком салфетки. Как хрустально-чисты радости уединенной жизни! Дон Федерико никогда не сожалел, что покинул свет: он продолжал наблюдать за ним насмешливым оком. Внезапно милый сердцу день оказался испорченным: проверяя резкость наводки бинокля, Виланова увидел три направлявшиеся к его дому фигуры. «Какая досада! — мелькнуло в голове. — Ну ничего, Мария может сказать, что меня нет дома». Тут он узнал в одном из мужчин своего друга, доктора Росаса, спастись от которого было невозможно. Мало того: доктора сопровождали двое в полицейских мундирах. Дон Федерико пришел в бешенство. Он органически не переваривал полицейских и был возмущен наглостью Росаса, осмелившегося привести этих типов к нему в дом.

— Мерзавцы! — громко самому себе сказал он. — В конце концов, почему я должен это терпеть? Вот увидите, как я их выставлю, за дверь.

На полпути решимость покинула доктора Росаса. Его охватило беспокойство. Кальес одним своим присутствием действовал ему на нервы. С ним надо было все время держаться начеку.

— Разумеется, не нужно забывать, что старик — невообразимый чудак. Я бы даже сказал — немного тронутый. Не уверен, добьемся ли мы от него толку.

— Очень любезно с вашей стороны, доктор, тратить на нас свое драгоценное время, — сказал полковник. — Но право же, было бы очень жаль упустить возможность познакомиться с самым крупным здешним землевладельцем. Так редко удается выбраться и побывать во вверенной тебе области.

Росас, уже жалевший, что предложил полковнику представить его своему другу, сказал:

— Боюсь, что Виланова произведет на вас весьма странное впечатление. Когда знаешь его давно — дело другое. Но будьте уверены, что в сущности это благороднейший человек.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал полковник.

— Может быть, вы имеете в виду, что ему не очень-то по душе теперешний режим? — сухо, по-казенному спросил лейтенант, и доктору подумалось, что таким вот тоном ведут перекрестный допрос.

— Боже праведный, разумеется, нет! Вот уж чего бы я никогда не сказал!

— Вероятно, он мало общается с людьми, — высказал предположение полковник. — И привык ни с кем не считаться.

— Вот именно, — подхватил Росас. — А попросту говоря, Виланова — старый грубиян. Но совсем безобидный. Хочу, чтобы вы это поняли. Жена у него умерла лет двадцать назад, сын же — человек весьма вспыльчивый. Теперь Виланова живет один. Ну, не совсем…

— Надеюсь, дон Федерико поймет, что наш визит — всего лишь дань вежливости, — заметил полковник.

— Он будет чрезвычайно польщен, — заметил Росас. — Хотя может выразить свои чувства несколько экстравагантно. С ним нелегко найти верный тон. Я-то научился с ним обращаться. Надо не выходить из себя и за все платить ему той же монетой. Такое обхождение он понимает.

— В общем, нам предстоит понаблюдать прелестный старинный характер, — сказал полковник. — Я уже предвкушаю нашу беседу…

«Хотелось бы мне то же самое сказать о себе, — подумал Росас. — . Знать бы заранее, я бы постарался, чтобы к нашему приходу его не оказалось дома».

— Да, между прочим, совсем забыл. Дайте ему только возможность — и он замучит вас рассказами о своих предках. Я подумал, что вас следует предупредить об этом.

Полковник и доктор рассмеялись, а Кальес недоуменно уставился на них.

— Ну что же, постараемся не касаться хоть этой темы, — заключил полковник.

Они сидели в неудобных, похожих на троны креслах в громадной полупустой комнате, где массивная мебель была расставлена как попало, будто в ожидании, что ее сейчас продадут с молотка. На стенах темнели пятна сырости, а в нескольких местах, где отвалилась штукатурка, проступал кирпич. Застоявшийся воздух был словно набальзамирован тишиной, десятки лет томившейся в этих стенах.

Полковник наслаждался, изучая лицо дона Федерико — маску из темного полированного дерева, на которой годы скепсиса и сомнений оставили свои неизгладимые следы. Полковник еще раз попробовал польстить Виланове.

— Этот секретер так красив, что я просто не могу оторвать от него глаз. Подлинная вещь в стиле Людовика Четырнадцатого, не так ли?

— Нет, — отвечал Виланова. — Грубая подделка из Мадрида, но, поскольку это подарок Карла Третьего одному из моих предков, приходится терпеть, раз уж он тут.

— Мы могли бы целый месяц жить на деньги, вырученные от продажи этого старья, — заметила Мария.

Она только что вошла и, не обращая внимания на сдвинутые брови Вилановы, невозмутимо уселась на один из тронов. Полковник, решивший, что перед ним какая-то родственница Вилановы, удивился, почему ей его не представили.

Виланова повернулся к Марии.

— Не затруднит ли вас угостить моих гостей рюмкой ранчио?

Мария встала и вышла, бормоча что-то себе под нос. Росас наклонился к полковнику и шепнул:

— Это его подруга.

— Понимаю, — шепотом ответил полковник.

Хилый цыпленок, пошатываясь, забрел в комнату, упал, потом поднялся.

— Осторожно, маленький! — ласково обратился к нему Виланова. — Ничего не понимаю. Я делаю для них все, что могу. Наверное, это от жары. — Он скорее обращался к самому себе, чем к гостям.

— Вероятно, вы правы, — сказал полковник, чувствуя неловкость от того, что он горожанин. — Жара сильно изнуряет, хотя лично мне не кажется, что для этого времени года сейчас жарко.

— Не могу с вами согласиться, — возразил Виланова. — Все идет вверх тормашками, и климат тоже!

Вошла никем не замеченная Мария и уселась на прежнее место.

— Я еще помню времена, когда летом по неделе лил дождь, — сказала она. Затем задумалась, вспомнив детство и прохладные дни весны и осени, когда с прекрасного, сизого, как голубиное крыло, неба сеял мелкий дождичек.

— А ранчио? — спросил Виланова. — Где же ранчио?

— Все кончилось.

— Тогда принесите что-нибудь еще, черт бы их побрал! — вполголоса сказал Виланова, но так, чтобы его все услышали. — Принесите белого вина, только проверьте, чтоб на сей раз в бочке не плавала мышь.

Экономка стремительно вышла из комнаты, но почти тут же вернулась, и в руке у полковника оказался красивый бокал, наполненный на треть мутноватым вином, которое он с опаской пригубил.