Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его

— Так как же?

— Это трудновато, — сказала она. — Надо подумать. Я вам дам знать.

— Когда? — спросил он и накрыл рукой ее пальцы.

Щелкнула дверная ручка, и по лицу Уэнди пробежала тревога. Она отдернула руку. В дверях Брон увидел хозяина.

— Уэнди, можно тебя на минутку?

— Иду, мистер Оукс.

Она пододвинула клиентам еще две кружки пива и не спеша направилась к стеклянной двери.

Оукс отступил к себе в комнату. Он был без пиджака, рукава рубашки засучены. Кулаки сжаты.

— Ну вот что, — сказал он. — Ты брось свои забавы, я ведь все видел.

— Не знаю, о чем это вы.

— Я видел, как этот парень мял тебе ручки. Я видел, как он с тобой заигрывает.

— Что-то не заметила, чтоб он заигрывал.

— Он много себе позволяет. Давай выставляй его.

— Сам выставляй.

— И выставлю, черт подери, — сказал Оукс. Выпятил грудь, шагнул два раза к двери и остановился.

Он повернул назад, и Уэнди рассмеялась. Оукс замахнулся, готовый влепить ей пощечину.

— Полегче, — сказала она. — И если хочешь скандалить, прикрой дверь.

— Вечно тут кто-то околачивается. Вечно кто-то тебя обхаживает.

— Ну и что, это полезно для дела, скажешь нет?

— Шлюха!

— Не ругайся, — сказала она. — А то ведь я терпеть не стану.

— Неужто ты ни капельки себя не уважаешь? — Теперь хозяин чуть не хныкал. — Почему я должен все время тебя учить, как себя вести?

— А это вовсе и не твоя забота. Я человек вольный. Ты мне не муж. Что хочу, то и делаю.

— Не знаю, что бы я с тобой сделал, будь я твоим мужем. Богом клянусь, не знаю. Я бы за себя не отвечал.

— Ты и так за себя не отвечаешь. Ты как большой младенец, а не взрослый мужчина.

— А вот я знаю, что я вскорости сделаю. Я тебе скажу.

— Ничего ты не сделаешь. И вот что: если ты еще раз подымешь на меня руку, я от тебя уйду. Возьму и уйду и уж больше не вернусь.

Она пошла в бар, а он поплелся за нею, встревоженный, готовый умолять о прощении. Но от этого только стало хуже.

Брон нашел союзника и советчика в лице маленького фермера, которого тот верзила сбил с ног и который теперь отважился вернуться назад. Он сообщил Брону по секрету немало интересного.

— Ну прямо кино! Ревнует и глаз с нее не спускает. И так каждый божий день. Наши ребята нарочно начинают ухлестывать за ней, чтоб он завелся. Мы прямо лопаемся со смеху.

— Но если она ему не жена, чего ради она терпит?

— Она хочет выйти за него и в конце концов выйдет. У него тугая мошна. Он у нас богач. Половину доходов с нашего кино получает. Свой дом, то да се…

— Значит, на нее надежды мало.

— Ну, не знаю. Не сказал бы. Все на свете возможно, всяко бывало. Он, случается, уезжает по делам. Не может же он ее на цепь посадить, верно?

— Да, на цепь ее не посадишь.

— Ей надо вести себя поосторожнее, но была бы охота, а возможность найдется.

Брон отодвинулся подальше от фермеров, чтобы поймать взгляд Уэнди, когда она снова появилась за стойкой.

— Значит, в воскресенье? — шепнул он.

Она улыбнулась и пожала плечами.

— Куда же он девался? — недоумевала Кэти.

Она еще не сняла ни пальто, ядовито-зеленый мохнатый балахон, усеянный тысячью мелких капелек, осевших на ворсинках, ни платочка, защищавшего от дождя тугие завитки — только сегодня она побывала у парикмахера.

— Он пошел прогуляться, голубка. Не понимаю, где он мог задержаться. Оставил записку, что скоро вернется. Наверно, не надо было мне уходить. Но я боялся, что река опять разольется.

Ивен помог жене снять пальто.

— Ты, наверно, очень устала, — сказал он. — Посиди отдохни, а я приготовлю чай.

— Нет, все-таки сперва нужно немножко прибраться, — ответила Кэти. — Половики в такую погоду ужас как пачкаются. А как же наше молитвенное собрание?

— Боюсь, придется не пойти. Я позвоню мистеру Боуэну и объясню. Не обязательно рассказывать все подробности. Наши друзья и так нас поймут, я уверен. Главное — не пропустить завтрашней службы: это ведь самый важный день празднества.

— Да, — согласилась Кэти. — Пропускать никак нельзя. А какой он, твой брат?

— Ты хочешь сказать — с виду? Не думаю, чтоб он произвел на тебя уж очень хорошее впечатление. Оно и не удивительно, ведь у него такая несчастная жизнь. А вообще я сказал бы, он довольно спокойный и сдержанный. В особенности по сравнению с тем, что было. Я его не видел пять лет и, откровенно говоря, не ожидал, что он будет так держаться. В глубине души у меня такое чувство, что он стал другим человеком. Может, дошли наши молитвы.

— Может, и правда дошли, — сказала Кэти. — Мы ведь всегда за него молились.

— Неисповедимы пути наших молитв, — произнес Ивен.

— Он будет жить у нас?

— Я изо всех сил постараюсь его уговорить.

— А что мы скажем нашим друзьям?

— О том, что он сидел в тюрьме? Если уж зайдет разговор, надо сказать правду.

— Да, — согласилась Кэти, — иначе нельзя.

Он ласково потрепал ее по плечу.

— Куда мы его поместим, в заднюю комнату?

— Пожалуй, — сказал Ивен, — но, может, мы пойдем на маленькую жертву и сами переберемся туда? Ты не будешь против, голубка?

— Конечно, нет.

— В задней комнате непременно нужно все заново покрасить. Как только будут деньги, первым делом этим займемся.

— Из нашей спальни вид куда лучше, — сказала Кэти. — Пойду-ка сменю постель и выну вещи из шкафа. — Она поднялась.

— Подожди, голубка моя, надо бы еще кое-что обсудить, пока мы одни.

Кэти снова села, выжидательно глядя на мужа. К иным важным для себя решениям Ивен порою приходил лишь после внутренней борьбы. Кэти уже научилась угадывать ее по тому, как ходили желваки на щеке, возле рта, — вот как сейчас.

Ивен сказал:

— Я все думаю о Броне — и не только сегодня, когда я его снова увидел, а уже несколько месяцев. Ты, может, и не замечала, но нередко у меня бывало тяжко на душе и я себя корил. Я вижу в его приезде руку провидения. Откровенно тебе признаюсь: меня мучит совесть за то, как я поступил с родным братом. В трудный час я от него отвернулся.

— А что ты мог сделать? — возразила Кэти.

— Да помочь-то, пожалуй, ничем не мог, но надо было поддерживать с ним связь, пока он сидел в тюрьме, убедить его, что я все еще в него верю. А я его бросил в беде, и сейчас для меня его приезд — ниспосланная небом возможность любой ценой искупить свою трусость и небрежение.

— Делай все, что считаешь нужным, дорогой.

— Мне всегда придает силы сознание, что ты меня поддерживаешь, — сказал Ивен. — Я счастливый человек. — Он взял ее руку и крепко сжал. — Меня, по правде говоря, больше всего беспокоит неприятная история с завещанием матери. Гриффитс уже успел рассказать Брону. Ох, до чего досадно, что ему пришлось узнать обо всем от этого порочного старика!

— Ты ни в чем не виноват, — сказала Кэти. — Твоя мать сделала, что хотела. Ты ведь не пытался ни уговорить ее, ни отговорить.