Дженнифер Кауфман - Любовница Фрейда

— Да. Говорят, к этому году насчитал уже пять сотен.

— Разве такое возможно?

— Разумеется.

— И у тебя есть опыт в подобных вопросах?

— Не личный, а клинический.

— Конечно, — кивнула Минна, ощущая слабость и головокружение.

— Видишь ли, мы с Мартой живем в воздержании, так что можно понять, почему я снова закурил.

Минна старалась не подать виду, глядя, как он изящно принимает последнюю дозу и медленно выдыхает. Она почувствовала внезапный холод, в воздухе будто сквозняком повеяло, и даже кокаин не смог бы замаскировать потрясение, которое принесло с собой это открытие. Общий сценарий таил необъяснимую угрозу, и ей вдруг стало страшно.

Минна вежливо закруглила разговор, сославшись на усталость — но то было слабое оправдание. С пылающей головой, шатаясь, она покинула кабинет.

Она так долго, многие годы была с ним знакома, но кое-что узнала о нем только сегодня ночью. Фрейд был несчастлив. А несчастливый мужчина опасен.

Минне снова снился этот сон. Мужчина спит рядом с ней, прижавшись грудью к ее спине, рука его нежно обнимает бедро. Она слышит его медленное, равномерное дыхание, и тут их ноги сплетаются, а голова его пристраивается в изгибе ее шеи. Он втискивается в нее, жар его тела пропитывает простыни и погружает ее в слабый огонь желания.

Но ощущение тут же исчезает. Ее охватывает тяжесть, на мгновение она чувствует необъяснимую безысходность, и тогда узнает его. Это Игнац. Впечатление яркое и быстрое. Вдруг начинает теснить в груди, возникает призрачная боль, и Минна прижимает руку к сердцу. Она медленно тянется к нему и упирается рукой в пустоту и мрак.

Минна проснулась, словно от толчка.

Постепенно глаза привыкли к темноте. Виски саднили, нос заложило. Она помнила, как прошлой ночью вскарабкалась по ступеням, еле расстегнула ботинки и стащила одежду, перед тем как рухнуть на кровать и заснуть мертвым сном. Теперь она была измучена, но боялась заснуть, ее мысли блуждали от ясной осознанности к сумраку снов, спутавшему события прошлого и настоящего, все смешалось каким-то непостижимым образом. Годами ей снился этот сон, и каждый раз Минна просыпалась обессиленная и беззащитная. Иногда ей хотелось запереть двери и окна, будто кто-то скрывался во тьме. Порой она просто лежала, в тоске дожидаясь утра. Конечно, при Зигмунде Минна даже не заикнулась об этом. А что же все-таки она ему рассказала? Все было как в тумане.

Минна встала, сняла влажную сорочку и открыла окно. Взмокшие волосы спутались, мышцы на пояснице и ягодицах затвердели. Она надела халат, накинула шаль на плечи и, подойдя к окну, взглянула на канал. День, розовый мазок над небом Вены, едва занимался. Прямо на север тянулся, мерцая, непрерывный лабиринт пересекающихся улиц, будто каждая из них все еще хранила зарю, а уличные фонари были окружены нимбами слабого оранжевого света. Стоял промозглый холод, необычному для этого времени года теплу пришел конец. На Дунае стали появляться островки льда. Еще месяц, и река замерзнет до весны.

Минна стояла, размышляя, почему ей все еще снится Игнац, умерший девять лет назад. Из-за разговора с Фрейдом прошлой ночью? Или это комплекс вины? Она не навещала Игнаца, даже когда он умирал от чахотки. Когда он впервые узнал, что болен и потому вынужден оставить университет, то окутал себя облаком благородной меланхолии, его письма наполнились обрывками из стихов и трудов философов, украденными у Канта или Джозефа Батлера [18] Джозеф Батлер (1692–1752) — английский философ-моралист XVIII в. . Вскоре Игнац стал вспыльчив, обидчив и разразился краткими письмами из санатория, в которых требовал не приезжать. И Минна не поехала. А должна была. Зигмунд сказал, что они отдалились друг от друга, но это же неправда! Игнац был не в себе. Кто захочет умирать в одиночестве?

Минна потерла руки, следя за тем, как ее выдох превращается в едва заметный клубок пара. Руки и ноги окоченели, в горле горчило. Она разожгла камин, протянула руку под кровать и достала бутылку джина, прополоскала горло, потом сплюнула в раковину. Ей очень хотелось принять ванну. И хотя Марта не одобряла ее утренние омовения — газовая горелка слишком громко шумела, а иногда и взрывалась, — она все равно наполнила ванну и скользнула в теплую воду.

И когда ее тело погружалось, Минна отмахнулась от голосков, назойливо зудящих в голове и анализировавших ее поведение прошлой ночью, все его последствия и скрытые смыслы. Она всегда считала, что ведет себя по самым высшим стандартам, располагая врожденным умением соблюдать приличия. Однако ее не покидало ощущение, что случившееся прошлой ночью по меньшей мере неуместно, а по большому счету — бесчестно. Кто она — муза или иуда? Способна ли она такое совершить? Вина нежданно-негаданно поглотила ее, точно ядовитое похмелье.

Потом Минну обуяло внезапное желание снова вспомнить каждую мелочь, с того момента, как она вошла к Фрейду в кабинет, и до того, когда вышла, пошатываясь, несколько часов спустя. Ставила ли она поднос с ужином ему на стол или он сам взял его из рук? Когда именно предложил попробовать кокаин? И почему она не отказалась?

А когда Минна намазала нос раствором, он предложил ей вторую дозу или она сама попросила еще? И кто первый заговорил о Марте? Фрейд. Принялся злословить о ней. И почему Минна не поспешила защитить ее? Стыд-то какой! А все кокаин! Все, что с ней произошло, совершенно на нее не похоже. Она ведь не такой человек, чтобы задержаться в укромном обиталище мужчины и дать себя вовлечь в беседу об интимном, набравшись кокаином до ушей. Даже если это был лечебный кокаин.

Но Минну тревожило не то, что она сделала, а то, о чем думала. А думала она о том, что Зигмунд очень обаятельный. А она сама слишком подозрительна в своей признательности ему.

Неожиданно Минна услышала в коридоре знакомые тяжелые шаги, и ей показалось, будто они затихли у нее под дверью. Она затаила дыхание и ждала. Посмеет ли он войти? Шум воды разбудил его. Дверь ее спальни была закрыта, но дверь ванной комнаты осталась распахнутой. Минна погрузила голову в воду и не выныривала, пока шаги не стихли в конце коридора.

Этим утром она не особенно заботилась о своей внешности. Обычно надевала светлые платья, но сегодня натянула на себя темный шерстяной костюм, в котором сопровождала хозяек к приходскому священнику. Ни помады, ни румян. Проходя мимо зеркала, Минна отметила темные круги под глазами, похожие на синяки, и в этот день больше в зеркало не смотрелась.

Но прежде чем она успела выйти, появилась Марта, выглядевшая такой измученной, будто это было не утро, а вечер. Волосы туго стянуты в пучок, а на лбу росинки пота. Блуза выбилась из сильно помятой юбки.