Дженнифер Доннелли - Революция

— Полиция вечно пытается нас отсюда вытурить, — комментирует он, открывая дверь. — А мы вечно возвращаемся.

Жюль воет как привидение и входит внутрь. Мы следуем за ним. Виржиль теперь идет в конце. Спустя несколько шагов под моим каблуком что-то хрустит. Я вскрикиваю. Остальные начинают ржать. Виржиль светит фонарем мне под ноги. Там валяется чья-то раскрошенная кость.

— Руками не трогай, — предупреждает он.

— Да? А я как раз собиралась, — отзываюсь я.

— На некоторых костях негашеная известь, — объясняет он. — Можно получить ожог.

Он переводит луч фонаря на стену, целиком состоящую из черепов и костей. Они не так аккуратно сложены, как те, что я видела на экскурсии, и покрыты плесенью и слизью. Некоторые склеены какой-то цементообразной жижей, которая текла по ним и затвердела.

— Сталактиты, — комментирует Константин.

— Сталагмиты, — говорит Жюль.

— Да иди ты, — бормочу я.

Через несколько метров снова начинаются стены из известняка. Только они не серые, как те, что я видела в катакомбах прошлый раз, а пестрые, раскрашенные во все цвета радуги. Повсюду граффити. Персонажи мультфильмов и комиксов, репродукции старых мастеров и творения непризнанных гениев. Среди прочих мне попадается неплохо сделанное изображение человека, танцующего со скелетом в подвенечном платье.

— Ничего себе, красота, — говорю я, подходя ближе.

Остальные ушли вперед. Виржиль догоняет меня и бросает взгляд на картину.

— Какой-нибудь некрофил нарисовал, — говорит он. — Здесь их толпы, так что смотри по сторонам. И еще берегись наркокурьеров. Они обычно ходят парами и очень не любят ни с кем сталкиваться.

Он идет дальше. Я тороплюсь следом, но спотыкаюсь обо что-то — или об кого-то — и налетаю на Виржиля. Он хватает меня за руку и помогает устоять на ногах. В темноте я не вижу его лица и не знаю, о чем он думает. Мне так безумно хочется, чтобы он снова меня поцеловал. Чтобы обнял меня. Я рада, что вокруг чернота и он не видит, как сильно мне этого хочется. А также что этого не видит Хадижа.

— Все хорошо? — спрашивает он. Я киваю, и он отпускает меня.

Туннель сворачивает влево, потом вправо, потом сужается.

Слышно, как откуда-то капает вода. Земля под ногами превращается в грязь и начинает хлюпать. Впереди ручей. Виржиль останавливается и сообщает:

— Почти дошли.

Он светит на стену. На ней надпись: «Рю Ашерон».

Харон перепрыгивает через ручей и оборачивается, чтобы помочь мне. Мы идем дальше, потолок туннеля становится ниже. Здесь жутковато и тесно, но приключение начинает мне нравиться. Луч фонарика выхватывает картинки на стенах. Лев. Волк. Леопард. Нарисованный мелом жутковатый человечек с вытянутой указующей рукой.

— Этого я уже видела, — говорю я. — Он там танцевал со скелетом.

— Да, этот чувак тут повсюду, — кивает Виржиль. — Он, собственно, показывает, где вечеринка.

— Откуда ты так хорошо все здесь знаешь? Как в этом лабиринте вообще можно ориентироваться? — спрашиваю я.

— Сначала изучал все подряд: карту Жиро, карту Титана… Но сейчас уже все помню, считай, на ощупь. Я ж много лет сюда спускаюсь.

Несколько минут спустя мы подходим к развилке, где в известняке процарапаны какие-то слова.

— О! Послание на распутье! — торжественно объявляет Жюль и останавливается, чтобы его прочитать. Виржиль идет дальше и читает текст по памяти:

— …мне кажется поройя жизнь провел подобно мудрецам, и вновь бреду тропой знакомой. Может, себя сгубил я дерзостью беспечной давным-давно; но вместе с тем молитву о милости так искренне вознес с той ясностью, доступной только мертвым, что жизнь угасла, по себе оставив обломки жалкие, рассеянные всюду, мечты неясные. Вот и теперь блазнится цель моя [47] Перевод К. Мачкасова. .

— Ни фига себе. Мощно, — отзывается Жюль.

— А знаешь, откуда это? — вмешивается Константин. — Это агент Малдер сказал, в «Секретных материалах». Прикинь! Четвертый сезон, пятая серия. «Поле, где я умер». У моего двоюродного брата есть этот диск.

Виржиль хмыкает.

— Ты чего, самый умный, что ли? Ну а кто тогда это сказал?

— Роберт Браунинг. И не сказал, а написал. В поэме. Называется «Парацельс».

— Как я тащусь, когда ты читаешь стихи! — ерничает Жюль и звонко чмокает Виржиля в щеку. Виржиль отмахивается от него.

— Я тоже, — бормочу я. Себе под нос.

Я перечитываю процарапанный в известняке текст, и по спине бегут мурашки, потому что я вдруг осознаю, что некоторые строки мне знакомы. Их цитировал костлявый торчок с блошиного рынка. Должно быть, прочитал здесь, когда охотился за костями, а вчера, когда я покупала у него миниатюру, вспомнил неизвестно с чего. Но все равно мне становится не по себе. Словно он знал, что я спущусь сюда и прочту. Кстати, о чем вообще эти строки? Я поворачиваюсь, чтобы спросить у Виржиля, но обнаруживаю, что осталась одна. Все ушли вперед.

Когда я догоняю остальных, мы сворачиваем из главного туннеля направо, а минут через пять налево. Впереди брезжит золотистый свет и слышится музыка. Еще раз направо — и мы оказываемся в просторной пещере, освещенной множеством свечей. Повсюду люди, все смеются, разговаривают, пьют и танцуют. Здесь собрались чудаки всех мастей. Панки, гики, хиппи в хайратниках. Спелеологи-катафилы с налобными фонариками. Готы. Какая-то девушка крутит пои. Другая расхаживает в саване. Я слышу английский, французский, немецкий, итальянский, китайский… Из чьего-то айпода играет музыка. Я в замешательстве озираюсь. Мимо меня дефилирует парень в одних плавках.

— Добро пожаловать на Пляж, — говорит Виржиль.

Он здоровается со знакомыми — с кем-то за руку, с кем-то приветственно стукаясь кулаками, затем ведет нас к большому каменному столу, где мы оставляем свои вещи.

— Почему это называется «Пляж»? — спрашиваю я.

Виржиль показывает на стену, где нарисована огромная волна, затем на пол пещеры. Он песчаный, что довольно неожиданно.

— Люди засыпали эту пещеру песком много лет назад, — рассказывает Виржиль. — Таскали вручную, ведрами, представляешь? Только не вздумай в нем копаться. Там внизу кости.

Я слегка поддеваю песок носком сапога, размышляя, кто под ним похоронен, и удивляясь про себя, как странно сложился день: мне не удалось покончить с собой, но я все равно угодила в склеп.

Все расчехляют инструменты, и я тоже достаю гитару. Раз уж пришла, отчего бы не сыграть. Может, удастся отвлечься от мыслей о моем неслучившемся суициде и вероломном спасителе. Кто-то вырубает айпод. Мы играем «битлов», потом «роллингов» — всякое такое, что каждый знает. Хадижа поет, у нее оказывается чудесный голос. Мы играем «Alison», «Hallelujah» и «Better Than». Иногда мне приходится целиком пережидать песни, которых я не знаю.