Антон Понизовский - Обращение в слух
- Название:Обращение в слух
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Лениздат, Команда А
- Год:2014
- ISBN:978-5-4453-0209-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Антон Понизовский - Обращение в слух краткое содержание
«Обращение в слух» Антона Понизовского — роман о России и русской душе. Звучит громко, а по-другому не скажешь. Это книга подлинных человеческих историй, полных любви и терпения, гнева и нежности; повествование о нас самих — родных и чужих, непримиримых или прощающих… разных. Истории эти суть сама жизнь: ее не перечеркнуть, в ней ничего не исправить. Но еще это книга о двух мужчинах и двух женщинах, которые слушают чужие рассказы и не замечают, как остроумная пикировка перерастает в ненависть, а соперничество — в любовь.
Обращение в слух - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отточенный… как сказать… прут?
— Вот именно, так и сказать: металлический прут, заострённый прут. Или толстая проволока: срезают наискось проволоку, заостряют. А «монтировка»?
— Монтировка? Другой способ сказать… арматура?
— Нет, арматура — она и есть арматура. А монтировка — это изогнутый лом. Гвоздодёр представляете? Вот, наподобие. Особенно умиляет, когда кто-то кого-то стал монтировкой «охаживать». Нормально, Ань? Охаживают в бане веником, тряпкой, не знаю, крапивой, — а представляете себе, как охаживают железным ломом? Что такое «охаживать» — это значит наотмашь, слева, справа, куда он бьёт этим ломом? Лежачего человека. По голове? По спине, да? Ломом. Что при этом делается с тем, кого охаживают ? С черепом, если по голове? С лицевыми костями? И главное, так мягко, нежно: охаживает, тю-тю-тю — это у нас игра, баловство…
— Вы неправильно слышите! — возразил Фёдор. — Вы слышите злобу, но здесь беспорядочность, а не злоба! В рассказе — давнее прошлое: уже нет никакой ненависти, нет злопамятства — это в нашем национальном характере: пьянство — да, разгул — да, — но ведь и отходчивость, и прощение: она чистосердечно смягчает, не помнит зла, она просто…
— Она просто даёт в руки железный лом и — «давай»! А злобы нет, зачем? Убьём, искалечим, кости переломаем, а в душе-то мы добрые, православные! Охаживаем полегонечку ломиком… Мы шалим. Что-то было ещё такое… «Зассорились», «ребятишки зассорились»… «Пацаны». «Что там у пацанов-то бывает?» Ножик, «ножичек», да? Заточечка, потасовочка, как по молодости-то обойтиться без потасовочек?.. Тю-тю-тю! Это мы так журчим, незлобивенько… И частушечки припеваем… Добрый такой народец, в душе…
— Всё не то, — с недоумением сказала Лёля. — При чём тут вообще это «добрый», не «добрый»… «прощаем»… Она вообще про другое.
— Вот, интересно, Лёлечка: про что же она рассказывает, по-вашему?
— Ну… про фан.
— Кто профан? Я профан?
— Нет, — усмехнулась Лёля, — она говорит про свой fun [8] Fun (англ.) — радость, развлечение, удовольствие.
… ну, про радость, про… реальную жизнь. Эти все монтировки — просто часть жизни, это у неё входит в нормальную жизнь…
— Так вот именно! — простонал Белявский. — Вот именно в этом и ужас, что такая и есть их нормальная жизнь! Вы глядите: родную мать у неё бык поднял на рога, что она говорит? Она говорит «неудобно проходы сделали, надо было сквозные делать». Это максимум, что у неё в голове, потолок!.. Бык — нормально, проходы вот неудобные!..
— А какую реакцию вы бы желали? — нахмурившись, спросил Фёдор.
— Ну хоть какой-то минимум понимания… я не знаю, гражданского, что ли… хотя бы проблеск какой-то!
Ведь это взрослая женщина говорит: ей уже не четыре года, наверно? Может она в своей голове понимать, что это безумие абсолютное: трёхлетние дети в двадцатом веке таскают сено, коров доят руками… пещерная жизнь!.. Поножовщина — вы правы, Лёлечка: просто нормальное бытовое явление! Может человек посмотреть и сказать: бог ты мой, в чём же мы все живём?! Хоть один человек?..
— У меня есть такой человек, — сказал Федя. — Вы хотите послушать?
— Я да, я послушаю, если дамы… Милые дамы, вы выдержите ещё?
VII. Рассказ о двутавровой балке, или Dies irae [9] Dies irae (лат.) — День гнева, Судный день.
Ну а чо вам рассказывать-то? За жизнь мою? А чего, сами не видите, жизнь какая? Видите? Вот и напишите Путину, и этому, медвежонку его, детсад — штаны на лямках… чё он нам сделал, Путин этот? Сколько лет пробыл у власти, а чего он нам сделал? Только бензин подорожал, да жизнь. Работаем за копейки. Вон, тридцать шестой километр сдали мост — заплатили двенадцать тысяч ребятам: как?!. Ты скажи мне, как это? Зима!.. Холод ихний, снег ихний, дождь ихний, всё, ветер ихний, холод, всё ихнее!.. А эта падла сидит — инженер, Рыбаков, главный инженер — и ещё у него два заместителя! На хрена?! А получают по сто пятьдесят тысяч, и это только окла-ад! Плюс каждый квартал прогрессивка, шестьсот-семьсот тысяч: он получил — он покупает машину себе. Я носки себе реже меняю, чем он машины меняет. Я ему говорю: «Ты получил семьсот тысяч премию — отдай ребятам сто тыщ, премию дай на участок», а он мне: «Деньги людей по-ортят». Я в глаза ему говорю: вот начнётся, будет тебе беда, — перешагну, руки не подам. Не подам! Или добью даже.
Понял?
До этой, енай её, перестройки — всё было по науке: все люди работали, все трудились. Затунеядничал? — раз, тебя милиционер останавливает: та-ак, ваши документики… Вы не работаете? пройдёмте… Оп-па! давай, родной: не хочешь по натуре работать, как все люди? заставят! Тебя в ЛТП или ещё куда принудиловкой отправляли, не давали людям слабину!
А сейчас чего? Одна наркота у нас в Одинцово: зайди в каждый подъезд — везде шприцы! Безработных восемесят процентов, подъезды все… на этажах стоят — им деться некуда, у них энергия кипит! Они ж молодые, им покачаться надо ребятам — а качка одна сколько стоит? Девчонкам где-то собраться в обществе, в клуб прийти… но бесплатно! Бесплатно! здесь тебе — танцевальный, здесь — пианисты, здесь всё… а где? нет же этого ничего!
Куда деваться? некуда.
Пришли к нам на стройку с наших домов, с Новоспортивного, — вон я живу, красные дома — пять ребят молодых, вот как Дениска, сварщики все. Ребята здоровые, молодые — дай только работу им, дай работу! Пахали месяц, а начальник участка им закрывает — двенадцать тыщ.
Они приходят: «Дядь-Кость, ты гляди, сколько он нам закрыл! И как ты думаешь, мы будем работать здесь? каждый день рискуя упасть, или разбиться, или ногу сломать, или руку, или изуродоваться…»
Я начальнику говорю: «Почему ты так закрываешь? Почему ты ему двенадцать тыщ? Ты смотри, они какой объём сделали!»
«А я не могу больше, мне сказал главный инженер, начальник управления — закрыть им по стольку». Всё!
Ну, и что остаётся нам? Руки прям… ну распускаются руки, не держат, к работе нет стремления! Внуково это — мы бы давно уже аэропорт этот достроили. А им двенадцать-четырнадцать тысяч, ребятам: живут в вагончиках — ни поесть, ни помыться, ни умыться… Арматуру эту таскают, вяжут, бетон принимают… Мужика чуть не убило: краном балку поднимали, швеллер знаешь что такое, не знаешь? Во, балка металлическая. В белой каске прораб подбегает: «Давай быстрей, вира, мне кран нужен!» А он второпях, и как следует не зацепил… Балка пятьдесят пятая, таврушка, двухтавровая… Он её на чалку-то зацепил, парнишка, а прораб: «А! быстрей давай… Вира! Давай её!» — и не смотрит. Ну, тот её поднял на высоту, поворот даёт, а она и поехала… Она ж короткая, её не зажала чалка, — она выпадывает, и мужику прям по голове — тчпок! Прям вот на глазах. Двадцать метров… тридцать… по голове… И что ты думал? даже машину не дали! Кое-кое-как начальник выдал машину, чтоб увезти мужика в деревню захоронить…
Шрифт:
Интервал:
Закладка: