Наталья Никишина - Женское счастье (сборник)

— Замуж собралась?

А она сморщила нос и скорчила гримаску, означавшую «еще чего…» Начальник, привыкший смотреть на нее пустым взглядом важного человека, вдруг пожалел, что не в него она влюбилась, эта новая прекрасная Ольга…

А день продолжался чудесами. После обеда приехали в офис господа из канадской фирмы. И самый главный из них застыл вдруг перед Ольгой и десять минут глядел на нее.

Ольгу взяли на фуршет с партнерами. Там она никак не могла отделаться от влюбившегося канадца, который через переводчицу все расспрашивал о ее жизни и вопреки этикету пытался взять за руку. С фуршета ее завезли на шикарной машине прямо к маминому дому. И Оля увидела, как мама метнулась с балкона в комнату, чтобы позвать Валю: пусть посмотрит, на какой иномарке разъезжает дочь. Ольга привезла с собой гигантский букет белых роз. Мама не удержалась и проворчала:

— От этого запаха у меня болит голова…

Но дочь неожиданно весело ответила:

— Ничего, постоят на балконе.

Валя и мама курили и пили кофе. Они, как обычно, учили Олю жить и хвастались перед ней и перед друг другом былыми любовными победами. Вспоминая многочисленных Мишек и Генок, они оживлялись и хохотали. Но с неожиданной грустью Оля увидела, что гордая мамина шея как-то неуверенно стала клониться, а прекрасное лицо потускнело и увяло… Да и Валечка в вечном перезвоне цыганских бус, перешептывании широкой юбки тоже почти старушка… И Оля вспомнила, как тетя Валя говорила маме в кухне, думая, что Оля спит и не слышит: «Хорошо, что Олечка такая… Дурнушки счастливые…» Нежданные слезы подступили к горлу. Потому что вместе с этим воспоминанием пришла память о молодой маме и ее поцелуе на ночь и тихой песенке. И об игрушечной посуде, которую подарила ей тетя Валя, когда она болела ангиной… И об уходе отца и о маминых глухих рыданиях ночами. И Оля обняла их за плечи и сказала, улыбаясь:

— Красавицы! Какие же вы красавицы!

А медовое вечернее солнце текло в дверь балкона и окно… Хорошо было сидеть здесь и слушать наизусть выученные рассказы. Но, словно дальний звук флейты, пропело что-то издали, и Оля встрепенулась, прислушиваясь к нему.

— Я побегу, мамочка!

И, внимательно поглядев на нее, мать не стала говорить ничего резкого. Только вздохнула:

— Ты чудесно выглядишь. Давно надо было сменить имидж.

А тетя Валя добавила:

— На маму похожа…

Дальняя флейта пела не зря: возле дома Олю поджидал Виктор. Он сидел на лавочке и встал, когда она подошла.

— Оля, вот хотел пригласить вас поехать куда-нибудь… Может, за реку?

— Поехали. Только я приведу себя в порядок.

Виктор кивнул.

— Я быстро! — крикнула она, уже убегая.

Дома встала под душ. Вода была почти холодной, но ей было жарко. И с влажными волосами в белом платье Оля через полчаса выскочила к нему… В машине играла музыка.

Оля прислушалась.

— Митяев?

— Ну.

И снова замолчали, но не тягостно, а легко. Митяев пел про то, что «лето — это маленькая жизнь». Ветерок холодил щеку. Закат горел темно-золотым и фиолетовым во все небо. Быстро проехали город, мост и свернули с шоссе к маленькому навесу, где дымился мангал и хлопотал возле трех столиков хозяин. Пили красное сухое, ели шашлык, рассказывали смешные истории о себе и знакомых. В сумерках уехали к реке. Побродили босиком по отмелям. Услышали, как поют соловьи и откликаются им лягушки, увидели, как плывет серебряный уж и плещется рыба… И все время Оля понимала, что с ней происходит счастье. Ничего похожего на прежние вымученные влюбленности, когда она боялась сказать не то и сделать не так. Все было правильно, радостно и свободно. А Виктор ухаживал за ней немного неуклюже, посмеиваясь над своей неловкостью. А потом они целовались. Ах, как они целовались! Как старшеклассники, как любовники поутру, как супруги, перенесшие разлуку. И с горящими щеками, губами и сердцем Оля вошла к себе. Они договорились встретиться утром. Завтра она должна была отпроситься с работы для этой встречи. Зачем-то она выторговала у Виктора эту отсрочку длиною в ночь. Может, для того, чтобы полнее, отчетливее осознать то, что должно произойти. Ведь им обоим было понятно — расстаться нельзя.

Ольга легла. Но не спала. Ведь там, за стеной, Виктор думал о ней. Она встала и подбежала к зеркалу — проверить, так ли хороша, как ему кажется. Так. Она была так хороша, что лучше не бывает. И снова легла, успокоенная и тихая. Повертела на пальце кольцо. И вскочила от ужаса. Сердце забилось возле горла. Кольцо! Ведь все дело в кольце. Оно привело к ней Виктора. Без кольца она только серая мышка. Люлек. И влюблен он не в нее, а в красавицу, которой она стала в результате волшебной метаморфозы и которой нет на самом деле. А она сама по себе — так, девушка неопределенного возраста. И все это счастье не для нее, а для той, которой нет и никогда не было. Она сняла темный ободок и положила на тумбочку. Схватила, надела и опять сняла. Всю ночь промаялась без сна, забылась под утро. И, проснувшись под звон будильника, долго лежала: ждала, когда можно будет застать секретаря, чтобы отпроситься с работы. Потом собиралась, будто перед свадьбой, тщательно, прочесывая каждую прядь, вычищая каждый ноготок… И, уже выходя, швырнула кольцо на пол. Но тут же кинулась искать, нашла, плача, размазывая тушь. Надела и с ним на руке дошла до двери. Вернулась и, глядя на себя в зеркало, медленно стянула с пальца. Положила на столик и торопливо, чтобы не передумать, вышла.

Виктор открыл свою дверь, не дожидаясь звонка. И обнял сразу, прижал, почти внес к себе в квартиру. Они стояли посередине его комнаты, и он жадно смотрел в Олино лицо, вытирал нежно потеки от слез.

— Что случилось? Ты передумала? Скажи мне! Скажи…

— Витя, посмотри на меня!

— Смотрю.

— Ну вот. Видишь?

— Вижу. Ты плакала. И опять плачешь. Почему?

— Потому что я… Ты видишь, какая…

Он подвел ее к открытому балкону. На небе собиралась гроза. Тучи летели над садами, ветер раздувал занавески. Пахло тополиной листвой и небесной водой. Кричали птицы и дети.

— Я давно вижу, какая ты. Давно. Ты — прекрасная. Ты — лучшая. Ты — единственная.

И, взглянув наконец прямо ему в глаза, Оля поняла, что это правда. И гремела гроза, и сверкали молнии, и лил дождь. И майская ведьма, нагая и ослепительная в сумраке ненастья, лепетала, шептала, смеялась…

А через месяц по старинной улочке ехал свадебный экипаж. Уж такая там была традиция, что молодые проезжали в конной пролетке через древний город. Невеста попросила остановить коней возле одного из тех зданий, что охраняются государством. И, выпрыгнув легко и ловко на руки жениху, подбежала к дому.

— Снимите меня здесь! — крикнула она.

И пока фотограф бегал вдоль тротуара в поисках правильного ракурса, она положила что-то в водосточную трубу. В железной пасти дракона звякнуло, и невеста еле слышно прошептала: