Юлия Кривопуск - У мечты должны быть крылья

— Примите наши соболезнования, — произнёс мэр, приблизившись.

— Да-да, примите, — поддакнула Илона, ревниво разглядывая бриллианты вдовы.

— Спасибо, — ответила Лена, делая вид, что не замечает взгляда мадам Бабенко.

Теперь все были в сборе, и Вахак Зурабович кивнул дюжим молодцам, топчущимся в ожидании. Водрузив гроб на плечи, те медленно направились на кладбище, руководимые юношей, деловито поглядывающим сквозь очки. Оркестр фальшиво заиграл траурный марш. Несколько маленьких девочек побежали впереди и усыпали путь идущих лепестками роз. За гробом вышагивала Лена под руку с Вахаком Зурабовичем, за ними тянулись остальные.

— Прямо как молодожёны, — буркнула им в спину Егоровна. Вера строго посмотрела на бабку, взглядом приказывая молчать.

На открытом пространстве кладбища нещадно палило солнце. Под вуалью Лене моментально стало нечем дышать, жаркий чёрный шёлк платья прилип к телу. Выложенная плиткой дорожка сразу кончилась, и вдова пошла по утрамбованному глинозёму, застревая в нём каблуками. Если бы не локоть Вахака Зурабовича, вдова упала бы здесь в своём дорогом траурном наряде и вряд ли смогла бы подняться.

Наконец похоронная процессия достигла своей цели, и дюжие молодцы с явным облегчением сняли гроб со своих плеч возле свежевырытой могилы. Один из них откинул крышку домовины, и Лена увидела Степана.

Она даже не сразу поняла, что это он. Чужая, жёлтая, будто вылепленная из воска, голова покоилась на белых подушках. Глаза и рот были закрыты, но выражение предсмертного страдания не стёрлось с лица усопшего. На переносице залегла трагическая складка, которой при жизни у мужа никогда не было. Бескровные ладони были сложены на груди, как большие вялые листья непонятного дерева. Белый воротничок рубашки подпирал шейные складки, лацканы чёрного пиджака были аккуратно отутюжены. Лена не помнила, когда в последний раз Степан надевал белую рубашку и чёрный костюм. Наверное, на свадьбу. А вот теперь на собственные похороны.

Вахак Зурабович выступил первым. Он говорил недолго, но красиво. Кавказцы вообще умеют произносить речи. Потом своё слово сказал Юрий Петрович, тоже довольно умело и уверенно. Представители от завода публично попрощались со своим руководителем. Лена почти не прислушивалась к тому, что говорили все эти люди. Она смотрела на чужое лицо Степана и думала, что, наверное, ей надо бы заплакать. Интересно, когда, по сценарию Вахака Зурабовича, проходит плач вдовы? Нужно было поинтересоваться заранее.

— Елена Вячеславовна, скажете что-нибудь? — раздался тихий голос кавказца. Лена очнулась и кивнула. Покашляла, пытаясь прочистить пересохшее горло. Стараясь не смотреть на несколько десятков пар глаз, устремлённых на неё, она судорожно копалась в мыслях, не зная, с чего начать.

— Я, — наконец начала она охрипшим голосом, — понесла невосполнимую утрату. Умер мой муж, которого я любила больше своей жизни. Умер достойнейший человек, талантливый бизнесмен, приверженец демократии, почётный гражданин нашего города! К сожалению, у нас не было детей, но он всегда был замечательным семьянином, любил меня и мою дочь, обожал внука. Не только мы, но и завод, которому он отдавал все свои силы, и город, в котором он жил, были для него одной большой и дружной семьёй. Здесь уже звучали слова благодарности в его адрес от главы городской администрации, от сотрудников завода, от друзей и близких. И даже чужие ему люди собрались здесь, чтобы почтить его память добрым словом, чтобы проводить его в последний путь с почётом и скорбью. Широта его души не знала границ. То, что сделал он для нас, не сможет сделать больше никто. Прекрасный, добрый, отзывчивый, любящий человек, муж, отчим, демократ и достойный гражданин России! Мы всегда будем помнить о тебе. Пусть земля тебе будет пухом. Покойся с миром!

С этими словами, Лена откинула с лица вуаль и, наклонившись, поцеловала мужа в лоб. Губы почувствовали сухую и тонкую, как пергамент, кожу. Бриллиант на пальце послал в толпу радугу разноцветных искр.

Жара становилась невыносимой.

Лена выпрямилась и неожиданно для себя покачнулась. Вахак Зурабович предусмотрительно подхватил её под руку. Вдова сильно побледнела, по лицу заструились капли пота. Присутствующие тихо ахнули.

— Вам плохо? — В голосе кавказца зазвучала тревога.

— Ничего-ничего, всё в порядке. — Лена сделала глубокий вдох и попыталась потвёрже встать на ноги. — Минутная слабость. Продолжайте церемонию, пожалуйста.

К гробу вереницей потянулись люди, желающие проститься. Когда людской ручеёк иссяк, Вахак Зурабович, одной рукой придерживая вдову, другой сделал знак парням, стоящим в отдалении. Те споро приблизились и закрыли крышку гроба.

— Как? Уже всё? — встрепенулась Лена.

— А вы хотите что-нибудь ещё? — участливо спросил кавказец. — Пожалуйста, я распоряжусь.

— Не знаю… Нет, наверное, ничего. Подождите! Можно, я ещё раз попрощаюсь?

— Конечно!

Гроб снова открыли. На плохо слушающихся ногах женщина подошла к телу. Посмотрела несколько секунд и отвернулась.

— Теперь всё, — произнесла она.

Гроб опустили в могилу. Вдова бросила в яму первый ком земли.

Путь от кладбища до ресторана «Прибой», в котором были организованы поминки, Лена проделала в «кадиллаке» Вахака Зурабовича. Мягко покачиваясь на просторном заднем сиденье, обдуваемая ветерком из кондиционера, она смотрела в окно. Кавказец сидел рядом.

— Вы хорошо держитесь, Елена Вячеславовна, — произнёс он. — Вы стойкая женщина, я вами восхищаюсь. И речь на кладбище произнесли замечательную. Готовились?

— Нет. Всё как-то само собой вышло, — ответила вдова.

— Значит, вы ещё и умная. — Вахак Зурабович повернулся и посмотрел в лицо Лене долгим взглядом. Глаза его были чёрные и бездонные. — Красивая, нежная и умная, — неожиданно добавил он.

Женщина промолчала, продолжая смотреть в окно.

— Знаете, Вахак Зурабович, — сказала она после долгой паузы. — У меня к вам есть одно дело. Сегодня вечером мне должен позвонить некий молодой человек…

На опустевшем кладбище, возле свежей могилы, под палящим солнцем маячила одинокая мужская фигура. Это был Славка. Он стоял и смотрел на деревянный памятник без креста с прибитой на нём табличкой.

«Штырь Степан Васильевич. 15.04.1953 — 17.06.1999», — читал парень в сотый раз, как будто не понимая смысла написанного. Потом шмыгнул, потёр кулаком нос и вдруг заплакал. Он стоял и плакал. Никого рядом не было, и никто не видел его слёз. Слёз единственного человека, заплакавшего на этой могиле.

К хорошему быстро привыкаешь.

Если каждый день светит солнце, кажется, что дождь не пойдёт никогда. По утрам открываешь глаза в полной уверенности, что за окном — бесконечное жаркое лето, недалеко — тёплое ласковое море, а унылая Москва — где-то на краю Галактики, куда и возвращаться-то не хочется. Но отпуск не резиновый, время подпирало, и именно эта мысль мучила Сашку, валяющегося сейчас на пляже.