Виктор Ремизов - Воля вольная

Мужики и его желания не сходились в одном зимовье. Даже книги некуда было поставить. Он достал два тома Пруста, которого начал читать еще в Рыбачьем, и нервно втиснул на полку среди грязных Колькиных пакетов с крупами и мукой. Надо переждать, — думал Жебровский, докуривая сигарету и ежась от холода, — просто переждать. Они уедут, останусь один, и все встанет на свои места, и может, у меня получится эта моя свобода.

Вернулись за полночь. Жебровский читал книжку и уснул. Проснулся от того, что дядь Саша, кряхтя, с усталым и беззлобным матом снимал сапоги, скрипя нарами. Следом Колька вошел с охапкой дров, высыпал у печки, они раскатились на проходе, Колька хотел подобрать, но, устало махнув рукой, перешагнул и сел на уголок нар к дядь Саше.

Илья молча лежал в темноте. Надо было встать и запустить свет, но ему не хотелось. Заснул бы сейчас до утра, а утром уехал бы в другое зимовье. Он вспомнил вдруг, что не слышал шума мотора.

— Вы пешком? — спросил, садясь на нарах.

— Поломались малость… — Колька шарил лампу, нашел, потряс, лампа была пустая. — Керосин где?

Жебровский накинул куртку, вышел, дернул небольшой генератор, в окошке зимовья, затянутом мутным полиэтиленом, засветилась лампочка. По небу ползли тучи, почти полная луна серебрила края. Ветер не стихал, обещая непогоду.

— Супец! Второе! — Поваренок гремел крышками, голос у него был сиплый и безнадежно уставший, сам же Колька, похоже, оживал. — А я думал, день геолога сегодня.

— День геолога? — не понял Жебровский.

— Кто чего нашел, тот то и съел! У нас повар как забухает на бригаде, так и день геолога. Горячее все, наливай, что ли, Илюха?! Молодца! Наготовил! — Поваренок от удивления впервые назвал Жебровского по имени.

Илья протер половник салфеткой и зачерпнул загустевшее от разбухших макарон темное варево. Дядь Саша аккуратно, руки подрагивали, ставил полные тарелки на стол. Поваренок достал из-под нар потрепанную кирзовую сумку с перевязанными ручками, пошарил в ней и выставил на стол пластиковую полторашку с мутноватой жидкостью, налил по полкружки.

— Давайте, мужики!

Они выпили и «замахали веслами», как выразился Колька. Он один и разговаривал, дядь Саша и Илья ели молча. Машина сломалась внизу. Они пробились до Юдомы, до более-менее ясной дороги, проехались километров десять и на обратном пути «закипели». Колька брался за полдня починиться. Жебровскому же было ясно, что завтра надо будет везти Поваренка на снегоходе, и его собственные дела опять откладываются. После второй-третьей разговор оживился. Поваренок разобрал и разложил на столе и нарах полетевшую помпу, промывал что-то в алюминиевой кастрюльке с отломанной ручкой, бензином воняло, мечтал вслух, как он соберет путних мужиков:

— Взять машин четыре-пять, бензовоз и двинуть к якутам, пока верха не завалило. Мы ездили лет пятнадцать назад — рыбу возили — триста километров до зимника неделю пробивались, считай, заново дорогу торили. А теперь-то, после нас — милое дело! Тонн пятнадцать икры можно оттаранить.

— А там что? — спросил Жебровский.

— Придумаем, толкнем кому-нибудь. Студент говорил, у него есть знакомые барыги… Да там-то что, там хоть в Москву вези…

— Без документов?

— Я тебя умаляю, — прикидываясь блатным, прогундосил в нос Колька, не поднимая глаз на Жебровского. — Завтра же в Рыбачьем любые бумажки выправлю.

— На пятнадцать тонн?

— Ну, — Колька дураковато приоткрыл рот, зачесал немытую голову, — а чего нет-то? Давай кружку… Сами же менты за бабки что хочешь изготовят.

— А если дорогу перекроют?

— Руки коротки. — Колька уверенно набулькал в кружки. — Тут им не поселок, тут тайга… Где они перекроют? На перевале?! Сюда же надо доехать, а ты сам видел, это работа! А потом дежурить! Кто будет? Нет, никогда! Зачем им работать, если они безо всякой работы бабло гребут. Там же куча народу, как платили, так и будут… Шумак вон, у него бичей человек десять или больше, день и ночь херачат за паленую водку, да харчи. Корейцы — сто пудов платят, а там немаленькая бригада. Еще на Большой несколько капитальных бригад из области. Мы их даже и не знаем. И все вывозят и вывозят, и всё через ментов. Не, дядь Сань, — Колька попал наконец в какую-то дырочку, куда он все не мог попасть, вытер руки грязной тряпкой и снял очки, — ты думай что хочешь, а прокурор точно при делах. Что он, дурак смотреть на все это просто так?

— Рис будете? — вспомнил Жебровский.

— Клади! Еда силы не выматывает! — Колька поднял свою кружку. — Понял, Москвич, тут им — не там. В тайге маленько другие законы. И ребята поедут такие, что не сунутся менты.

Выпили. Дядя Саша, чтоб не мешать Кольке, отсел на самый край и привалился к стенке, Поваренок, кряхтя и матеря изготовителей, пытался теперь грубыми крючковатыми пальцами надеть маленькую шайбочку на винтик, расположенный в углублении. Наконец у него и это получилось, и он, довольный, разогнулся. Подкурил погасший бычок.

— Это раньше менты были, а сейчас не то. Деловые все — только вроде пришел, сопливый совсем, а уже свой кусок рвет. И смотрит так, будто право на тебя имеет. Я вон своего племяша спрашиваю, ты, сука, чего там забыл? Карманы набивать идешь? А он мне — а зачем туда еще ходить? Понял? Не стесняется! Службы нет никакой, так, обозначают. Ни физподготовки, ни стрелять толком не умеют… случись чего, какая заварушка, все разбегутся. Думаешь, чего тогда во Владик московский ОМОН пригнали? Там менты все в автомобильном бизнесе повязаны, какая уж служба! Барыги, одно слово!

Он помолчал, почиркал спичками, прикуривая новую сигарету, и продолжил:

— Но я иногда думаю, что нормальные менты все-таки нужны. Нам ведь только дай волю, мы годика в три-четыре всё кончим. Сейчас народ такой — речки перегораживать начнет! Охранять надо… От нас. — Колька встал, приоткрыл дверь и замотал веревочкой. Табачный дым вместе с теплом пополз в щель. Избушки хорошо уже разогрелась.

— Насчет рыбы ты неправ, — подал голос дядь Саша, — у меня дед с Ангары… Он рассказывал, как в старые времена там рыбу ловили красную. У них осетровые осенью со всей реки на зимовальную яму собирались. И вот в определенный день старики отмеряли две трети ямы, ставили вешку на берегу — выше ловить нельзя. И вся деревня ловит три дня, где договорились. И всё — три дня — больше тоже нельзя. Каждый год тоннами, — говорит, — ловили и не кончалась! И не было у них в деревне никакой власти. Сами решали.

Все замолчали, только генератор негромко гудел за стенкой. Поваренок собрал посуду, сложил в таз, плеснул воды и поставил на печку.

— Выбрали вон дядь Сашу, он и был бы вашей властью, — подумал вслух Жебровский.

— Ну ты даешь! Дядь Саше оно надо? — Колька подсел к столу. — Мы вон Полуглупого опять выбрали…