Валерий Дашевский - Сто фильтров и ведро

Это Санек «решит» в Италии.

Санек ничего не «решил». И очень правильно сделал. Но Иришке въехало в голову продавать что-нибудь, лишь бы продавать. На смену припадкам пришел период административной ажитации, когда дуре некуда себя деть. Покрутившись среди знакомых баб — и записав «Лерку» в свиту — она обегала магазины second-hand, убедилась, что даже фасовать и продавать тряпье по бросовой цене — занятие, требующее постановки дела — и остановилась на блинчиках.

Блинчики, Господи спаси! Солнце мое ненаглядное попробовало урезонить меня тем, что теперь «она зато не мешает», — но меня душила злость и я сорвался. Начался дикий скандал. И вдруг я услышал нечто странное. Не надо было обещать Иришке вытащить фирму в девяносто дней. Не надо было то и се. Я оторопел. Потому что услыхал от моей жены голос Иришки — и это было выше моих сил. Я сказал, что обещал это с большими оговорками. Она не знает — ее там не было. Мало ли что, Лера, сказал я ей, тебя и при распятии Христа не было. Вообще — где ты все это время была? А когда все на свете обещают мне — и не выполняют, это как? Ее и при этом не было. Она не знает, как именно я договаривался.

И я понял, что Иришка воцарилась в нашем доме.

Я понял и другое — мне не до борьбы за компанию, мне нужно бороться за нас. Вот так так! Мы сидим друг против друга на кухне. Воскресенье. Неяркий свет сочится сквозь шторы, мне сорок шесть лет, ей — сорок. Мы курим. Склонив голову, она рассматривает свою сигарету. У нее обозначились морщины на переносице и в углах рта, лицо напряжено, губы сжаты. Она сутулится. На ней китайский шелковый халат, затканный золотыми цаплями. Под халатом — маленькие твердые груди и округлые колени. Губы очерчены, точно резцом. Глаза темно-карие, глубокие, скорее внимательные, чем чувственные — если она не смеется. В постели она выгибается дугой. Но сейчас это не важно. А когда я ставлю ее на колени, пытается свободной рукой ухватиться за меня, когда все плывет, и тонет и низвергается в страсти, но в данный момент это тоже не существенно. Ее отец спивается. Мать заведует столовой на Тверской, столовую лишают права аренды, когда положено столько сил, чтобы сделать из нее кофейню-кондитерскую. Они с мальчиком живет в квартире бывшего мужа, записанную на сына. Вот о чем говорят впадинка у скулы, брови, сведенные к переносице, и наше гробовое молчание. Эмоции дня: горечь и ожесточение. Во дворе безветрие, грязные газоны, поникшие деревья и машины, загаженные голубями. И просвет серого неба между домами.

И, конечно же, я пью нейролептики, потому что устал от этой шаткой жизни.

И, конечно, мы миримся — хоть нам обоим ясно, что это перемирие, modus vivendi. И отныне я живу с Генеральным директором, который будет отстаивать свое дело, битое оно или нет, против клиентов, конкурентов, арендодателей, кредиторов, фискалов, бандитов, приставов, против всего мира — и против меня.

Ну, что ж, теперь я — в курсе. Хотя от негодования у меня нет-нет, да спирает дыхание и тяжелеют кулаки. Говорить с ней об Иришке я больше не могу, разговоры бессмысленны. Словами ничего не решишь. Я бы дал денег, чтобы мне все это приснилось. Проходит суббота, настает воскресенье, и в три часа дня — как заведено, я остаюсь один. И буду один всю неделю. Потому что у нее — сын и родители и обстоятельства жизни.

И я решаю заняться проблемой формирования нашего внешнего окружения. Потому что внешнее окружение в нашем случае решает и предоставляет все — заказы, помещения, кредиты, протекционистские меры.

Мои связи для этого не годятся — американские компании, Великие Американские Банки, страховщики и еще Бог весь, кто, с кем мы работали по инвестиционным проектам, пока не я свернул себе шею с новыми властями — благо, на них поскользнулся не я один — определенно не годились. Нам нужны — Министерство здравоохранения, органы санэпиднадзора, люди в органах местного самоуправления, префекты муниципальных округов Москвы, члены московского Правительства и — Администрация Президента.

Кроме того, нам нужны строительные и ремонтные организации.

Это долгий путь, но — не для меня. Поскольку я награжден персональной Благодарностью Президента, знаю людей в его Администрация, к которым могу обратиться. Что мне и приходится сделать, когда мне — неожиданно для меня — отказывают предоставить необходимые фамилии, адреса в Управлении по связям с территориями и в Аппарате Правительства. И я извлекаю эту мою заветную бумагу на свет Божий. Персональная Благодарность Президента. Они всегда выглядят как-то жалко, эти артефакты прошлой жизни. Впрочем, бумага меня не подводит — в один день мои письма расписываются и я получаю нужные списки и справочники.

С Минздравом сложнее — я иду к Шлитман и прямо выкладываю, кто мне нужен. Если уж вы пошли таким путем, забудьте про ложную интеллигентность — и про не ложную, по возможности, тоже. Мы живем в Эру первичного накопления, становления капитализма. Мы должны совершать преступления. Мы должны раздавать взятки и попирать законы. Мы должны ввозить китайцев и прокладывать железные дороги через тоннели к скважинам и рудникам. Мы должны покорять пространства и распивать винные склады в задних комнатах салунов с важными людьми. В итоге — я привожу на фирму Главного специалиста Минздрава — тетку с глазами рыси и таким же хищным умом, и она напрямик заявляет, что ее не устраивает ее оклад. И мы договариваемся, что называется, не отходя от стола. Руки в руки. Минздрав разошлет циркулярные письма и отдельным постановлением обяжет министерства и ведомства, тресты и главки использовать устройство 1Q для спасения нации.

Мы торим себе путь к государственным закупкам.

Начало неплохое. Но Шлитман успела нашептать помешанной Иришке, что Осовец — тетка из Минздрава — отпетая взяточница, запросто может взять деньги и не сделать ни черта.

Иришка начинает скулить. Ей жаль денег, она трусит — ведь я же не могу голову дать на отсечение, что циркулярные телеграммы Осовец во все концы страны дадут нам оптовые продажи, так ведь?

Я пытаюсь объяснить ей, что в сегодняшней России люди делают состояния с такими бумаги в руках: закупают разное дерьмо для государственных нужд, снабжают армию, перепродают квоты на лов рыбы редких пород, добывают изумруды, торгуют ураном и плутонием, и уносят золотые слитки в свои крысиные норы. Но она меня не слышит. Она уже не с нами. Накрыв голову платком, она сидит, тихая и благостная, с блуждающей полуулыбкой, точно входит в образ другой полуидиотки, жены Ставрогина. Краем уха я слышал, что ей предлагали роль.

К слову: я прошу ее написать короткий список людей, способных повлиять на нашу судьбу — например, знает ли она Кобзона? Знает, конечно, но обратиться не может, его она уже динамила, и я подозреваю, что мы с Лерой — последние люди на Земле, кого она еще не динамила, но у нас все впереди.