Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

Экранчик вспыхнул голубеньким, и на нем мелькнул фрагмент сначала голой и очень волосатой ноги, потом тоже голой, но не волосатой. Больше Рыбников ничего не успел разглядеть, ибо весь экран заняла крепкая ладонь с мясистыми подушечками, и хриплый голос сказал досадливо:

— Иванцов на связи… А-а, Николай Павлович… Погоди, видяк отверну.

— Я не любопытен, — сказал Рыбников. — А на тебя могу насмотреться в Сандунах. Надевай штаны, поезжай в «Кис-кис». Займи кабинетик и дожидайся.

— О, грехи наши, — вздохнул невидимый Иванцов. — Только что отвел номер, спать хочу…

Но Рыбников уже вызывал другого абонента. На экранчике возник плотный, с короткой стрижкой, человек в легком мешковатом костюме, под которым так удобно носить хоть противотанковое ружье. За хорошим столом он пил чай из большой фарфоровой кружки и закусывал баранками. Заметив на экране вызова Рыбникова, плотный человек поспешно встал и вытер рот.

— Жарко? — сочувственно спросил Рыбников.

— Ага, — ответил плотный человек, потея и осторожно промокая низкий звероватый лоб большим платком.

— Варенья из лотоса у тебя нет?

— Не-а.

— Тогда поезжай в «Кис-кис». Походи за Иванцовым. Чтобы все было чисто…

— Лады.

После этих содержательных переговоров Рыбников позвонил еще скучному и невыразительному человеку — в захламленный, заставленный книгами и папками кабинет.

— Паня! Есть жареное дело. Жди у входа в «Кис-кис».

Наконец Рыбников связался с секретаршей главного редактора:

— Если Виталий Витальевич спросит… Скажи, зубы заболели. Поехал, мол, к врачу. Как освободится Шестов, пусть позвонит мне в машину. Я, вероятно, буду ехать в клинику или, что так же вероятно, возвращаться из оной.

— Откуда? — переспросила Машенька.

— Из оной, — упрямо повторил первый заместитель. — Шестов знает. Между прочим, где тебя носило?

— Закуску шарашила, — ответила Машенька.

Бросив кнопку вызова, Рыбников пробормотал:

— Тьфу, бестолочь… И если бы одна! Потому вас, дураков, англичане покупают. А не наоборот!

Он открыл современный стенной сейф с лазерным замком, прицепил к подмышке полукобуру с макаром, прихватил контейнер с кассетами и ринулся к двери. В коридоре торчал парламентский корреспондент Гужуев — в черном смокинге и бабочке, несмотря на жару.

— Некогда, некогда, — обошел его Рыбников.

— Так визит же начался, — недовольно сказал Гужуев.

— Он станет акцией большого звучания.

— Верю, верю! — усмехнулся Рыбников. — Очень большого звучания.

— Дайте две колонки! — потребовал Гужуев. — Выпускающий, извольте видеть, орет, что оставил мне только одну колонку. Но ведь и фото надо дать? Надо? Ага! Председатель Европарламента с нашим президентом, под сенью, так сказать, знамен.

— Хорошо, — бросил Рыбников. — Скажи, что я разрешил занять две колонки.

— И фото! Возьму с собой нашего фотокора, у него есть аккредитация. Вы же знаете… эти ловкачи из РОСТа вечно тянут, а потом дают плохие картинки. Так? Ага! Конкурс красоты снимем из номера к черту, осмелюсь предложить — и так жарко.

Сам ты иди к черту, подумал Рыбников, закипая. Гужуев был неплохим человеком, когда в своем дурацком смокинге молчал или делал дамам комплименты… Пройдя длинный редакционный коридор со множеством глухих дверей, с унылой дорожкой-пылесборником, Рыбников несколько секунд медлил у лифта. Чудовищная новость, объявленная главным редактором, означала конец мирной жизни. Начиналась мобилизация. Еще не поздно было отвалить в сторонку, тем более хороший знакомый, издатель, совсем недавно предлагал Рыбникову возглавить новый журнал. Но при одной мысли, что газета, которой отдано почти десять лет относительно молодой жизни и пуд нервов, при этой мысли…

— Каждый Шекспир… — пробормотал Рыбников, вызывая лифт.

«Вестник» издавался на солидной базе концерна «Литературная газета», потому что субсидировался писательским профсоюзом с участием кадетов и демохристиан. Объемчик у него был средний — двадцать четыре полосы. И бумага не лучшая, и цветных иллюстраций немного — концерном руководили скряги. И скабрезными картинками, и порнушкой «Вестник» читателя не заманивал. Однако положение еженедельника на газетном рынке было прочным, а читатель — постоянным.

В отличие от многих изданий, «Вестник» не бравировал критикой правительственных программ, хотя со многими и не соглашался. Не тряс грязное белье политиканов, к чему, видит Бог, редакцию не однажды подталкивали учредители, преследуя собственные сиюминутные выгоды. Если уж работодатели сильно поджимали и настаивали, мудрый Виталий Витальевич принимался лицедействовать: разрывались телефоны, мчались курьеры, дотошно, до запятой, согласовывались не только идеи статей, но и синтаксис. В таком бешеном темпе готовился ударный, разоблачительный и зубодробительный материал, что не успевал выходить. Зато бывший недруг учредителей успевал стать их союзником. И Виталий Витальевич по команде свыше давал отбой для своих цепных псов демократии.

Занимаясь всю жизнь политикой, главный редактор на склоне лет сформулировал важное правило: «Держись, сынок, подальше от трех вещей на свете — начальства, сортира и политики!» Собственных знаний приемов политической борьбы Виталию Витальевичу вполне хватало для того, чтобы превратить издание двух крупных политических партий в аполитичный еженедельник, да еще при этом исхитриться не вылететь из редакторского кресла.

«Вестник» печатал серьезные обзоры деловой и культурной жизни, предоставлял страницы историкам и отцам церкви, экономистам и законодателям. В каждом номере обязательно шла беседа «со звездой», где педалировались все стороны личной жизни, что всегда было любо сердцу обывателя. Иногда «звезда» позволяла себе высказаться по вопросам морали, воспитания, традиций. Но никогда — политики.

Еженедельник был последним пристанищем разной литературной мелюзги и шелупони. Широкая река графомании втекала в редакционные столы, оставляя в ящиках, как в промывочных лотках, золотинки настоящей прозы и поэзии. Поэтому литературные материалы «Вестника», при всей их неровности, почти всегда открывали что-нибудь новое — имя, тему, направление.

Издания радикальных партий и фронтов честили «Вестник» консервативным, патриархальным, недалеким. Еженедельник до полемики по мелким поводам не опускался, но иногда Виталий Витальевич сам брал в руки перо и выдавал короткий изящный фельетон, объясняя, кто, кому и сколько платит за нападки на «Вестник». Вероятно, у главного редактора была хорошо налажена собственная сыскная служба, потому что сведения в его фельетонах, при всей убийственной наготе, никогда не оспаривались оппонентами через суд. Время шло, и передовые и глубокомысленные издания вдруг вылетали при очередной экономической конвульсии в трубу, а «Вестник» по-прежнему выходил каждую субботу — серьезный, скромный, серенький, и с утра за ним у провинциальных киосков выстраивались терпеливые очереди верных почитателей.