Леонид Могилёв - Пес и его поводырь

… Вот мужик здесь брошюрками приторговывает и занимательными книжками. Алтари цивилизации. Гуманоиды. Как голубцы грамотно приготовить и перед какой иконой молиться о снижении веса и чистоте кожи на лице и попе. Полную инструкцию можно получить из брошюрок. Есть газеты примерно про то же. Работа эта у него временная. Раньше здесь другой гражданин стоял, но он приболел что-то, денег на длительное и спокойное лечение получил. Ни о чем не беспокоится. Он — ИЧП. Начальников у него нет, выручку ему сдают за вычетом доли. Никто не беспокоит, а если будет что-то нештатное — есть кому заступиться. Место его — на приступочке, примерно посредине платформы, чтобы видеть то, что слева и справа. Вот выходят люди из метро. Поднимаются наверх. Кто-то билеты берет. Большинство не делает этого. Если контролер, то двадцатку даете и порядок. Была десятка, но все дорожает. Прямая экономия. Ни квитанций, ни чеков. Контролер со своим начальством делится. Оно что-то еще отдает наверх. Или не отдает. У каждого свои проблемы. А людям очень удобно. «Сезонку» не брать. Она стоит примерно столько, как если бы вы билет каждый день покупали. Опять же билет брать не нужно. Контроль вас раза три в месяц обует. Значит, вы из Кузьмолово до Девяткино путешествуете копеек за пятьдесят в день. Тем более, что утром контролеры едут на девять пятнадцать, а вечером на восемнадцать сорок пять. Так им удобно на другие поезда в нужных местах перескакивать. Поезда эти редки. Не перескочишь, останешься на полустанке, потеряешь свои двадцатки. Те, кто ездят постоянно в контрольных поездах, берут билеты. Состоятельные люди. Те, кто понимают, чуть раньше или чуть позже. Лучше всосать банку пива с рыбкой. Или контролер все твое всосет. Не отдавайте своего контролеру и не выходите во Владимировке. Зачем вам утреннее правило, вечернее, причастие и литургии. Лучше всосать и ехать. Это — если с электричками все в порядке. Но в порядке бывает редко.

Продавец брошюрок был несколько вырван из потока сегодняшней жизни. Отлучен. То есть другой работой занимался. Теперь стоит тут который день и ждет Пса, который должен в Кузьмолово проследовать. Впрочем, туда можно попасть на маршрутке, с Просвещения. Можно через Бугры. Можно вообще на такси. Но только есть некоторые предположения. Пес через вот эту самую платформу проследует. А на других возможных направлениях работают другие люди. Есть в этом деле доля авантюризма и удачи. Этот парень совершенно свободно может в Кузьмолово попасть и пропасть там. А потом появиться на другом краю земли. Только не ждет он сейчас никакого подвоха. А от прыжков и перемещений устал. И в этом — шанс охотников. А пока на пассажиров фланирующих продавец поглядывает, в голове его варится всякое. Например, про дверки в зыбкое и неизбежное. Есть время подумать спокойно — нужно это сделать. Потом этого времени может не быть. Не часто удается отдохнуть в «наружке». И так вот со своим народом лицом к лицу столкнуться тоже многого стоит. Во время побоища московского я видел лица. Довелось. Только уже времени утекло тринадцать годиков.

Метрошка и электричка — это тот самый срез, коренной, показательный. Тем более, когда они состыкованы. И вот что в голове наблюдателя этого варится.

«Главный человек сейчас — женщина. Или по русски — баба. Беды начались тогда, когда баба сняла юбку. После этого часть этого племени полюбила штаны, а другая часть так и ходит в одежках до пупа. Только если юбка задрана, это ничего, это естественно. А вот в штанах нельзя. Штаны — для мужиков. Баба должна юбки носить, блюсти дом, детей рожать и так далее. Когда она деньги зарабатывает, это в порядке исключения. Так всегда было. А мужик осевой, которому сейчас лет под сорок, пятьдесят, из жизни выдавливается. Вокруг одна беспрерывная и вялотекущая баба. Делится она на обезьянок, телок и ягодок. Нормальной женщине от общественного транспорта, тем более от метро и электричек в конце так называемого рабочего дня, не хочется жить. Нормальные — разбрелись по норам и тихо вымирают. В офисах их нет. То есть, у нас и офисов нет. То, что наблюдается, это русский вариант мирового сортира. Одновременно очеловеченный и вывернутый наизнанку. Офис, в общемировом понимании, это ничто иное, как подразделение ада. Сидеть вот так в помещении огромном со стеклянными дверями и тонкими перегородками нельзя. Тем более, нельзя сидеть и тыкать в кнопочки на „клаве“, наблюдая на мониторе таблички и графики. Сидеть нужно в кабинетах с толстыми стенами и дверями. Чтобы деревянные рамы и классическая, и популярная музыка в приемнике.

Настанет время, когда вдруг не станет электроэнергии. Не навсегда, а на достаточно длительное время. То есть она будет в жизненно важных местах, но в офисах ее не будет. День, месяц, полгода и более. Что тогда будет с телками и ягодками? Нужно будет управлять распадающимся социумом, на глазах у мирового человечества, занятого своими большими проблемами. Тогда-то вот и будут востребованы остатки недобитого мужского племени. Тех, кто еще умеет слесарить, плотничать, добывать еду и так далее, и так прочее. И приводить в чувство несчастных своих сограждан, сделавшихся ничем иным, как офисною дрянью, пылью маклерской, шелухой девелоперской. Провайдеры, логисты и рекламные менеджеры навыков выживания в том социуме иметь не будут. Разве только вывезти что-то со склада гипермаркета и загнать по хорошей цене. Но там будут конкретные пацаны. Пока с ними не покончит единовременно та власть, харя которой показалась в предрассветном мраке».

Весь этот круговорот здравых и злобных мыслей охотника ускоряется ближе к вечеру.

«Вначале с занятий возвращаются обезьянки.

Это совсем молодые девки школьного какого-то возраста и учатся они не понять на что. То ли в школе, то ли в холодильном техникуме. Больше вариантов не находится. Впрочем, есть еще шейпинг и просто аэробика. Если лето или ранняя осень, то они нигде не учатся, а вместе с юными особями мужеского пола едут на озера или с озер. Озер здесь много. Пиво в баллонах не есть криминал. И черт его знает, чем они занимаются на занятиях или на озерах. Наверное, тем же, что на дискотеках.

Обезьянки еще совсем дети. Они не потеряны, только испорчены. Мобила — непременный атрибут жизни. Если телки живут в сети, то обезьянки — в мобилах. Вместо тетрадки со стихами ребенку впарили мобилу. Обезьянки обожают черные колготки и косметику. Это не грех пока, так, ожидание греха. Предчувствие. Вот проехали они туда или обратно и появились телки. То есть половозрелые обезьянки…

Они смотрят на всех с лукавым превосходством. Эта мимика поймана ими на том, что называется рекламоносителями. Говнище это везде. То есть, носится повсюду. Там и телки, и обезьянки, и ягодки, и дамы разнообразные. Над мимикой этого стада работают умнейшие люди. И если они ничего не нашли лучше, как широко раскрытая пасть телки, это когда восторг от товара или услуги, которая тоже товар, или лукавое превосходство во всех других случаях, то, значит, в этом какой-то глубочайший смысл. Вот когда телка поет и трясет сисярами в телеке, а другая телка берет у нее интервью, то они говорят совершенно одинаково. Интонационные ударения одни, и паузы, и мотивации, и придыхания. Говорит или пляшет. Все едино. Это шаблон. И обезьянки, и телки на платформе говорят и двигаются точно так же, как нимфетки в телеке. Ягодки делают все по-другому. О них после. Они, суки, во многом виноваты. Во всем они виноваты. Если страна рухнула, баба должна сесть на болты дома. Укрепляться и укреплять. Они же, суки, самореализацией занимаются. Вдруг успеют на бабки сесть, на проект какой-то, на член, на другое что… Но об этом потом.