Назым Хикмет - Жизнь прекрасна, братец мой

— Шагай.

Она взяла меня под руку. Мы идем вниз по улице мимо Елисеевского гастронома. Не разговариваем.

— Ты все дуешься по тому поводу?

— Я человек восточный.

— Разве это такое большое преступление, что я провела всего лишь одну ночь с человеком, который, возможно, идет на смерть, который так крепко меня любит, который так безнадежно меня любит, что я сделала этого человека счастливым на одну ночь?

— Мы в этом вопросе не поймем друг друга, Аннушка. Отпусти мою руку.

— А ты уверен, что я спала с Си-я-у?

Я растерялся. Остановился.

— То и дело замирать на месте — тоже, видно, восточная традиция. Иди, прошу тебя.

— Так спала ты или нет?

— Хочешь — думай, что спала, хочешь — думай, что нет. Разве это имеет какое-то отношение к тому, что я тебя люблю?

— Как же не имеет?

— Я не спала.

— Ты врешь.

— Тогда спала.

— Не своди меня с ума.

— Тогда не спала.

— Так спала она или не спала, а, братец?

— Не знаю, Измаил, так и не знаю.

— А к той Марусе или как там ее ты домой не ездил, не спрашивал?

— Маруся с семьей живет в старом деревянном доме из двух комнат. Вся семья была в Ростове.

— Может быть, она и не спала, просто сказала так, потому что ты ее разозлил. Судя по твоим рассказам, она волевая девушка, с характером. Так что, может быть, и не спала.

Ахмед глубоко вздохнул:

— Это вроде моего бешенства. Может, собака была бешеной, а может, и нет. Может, я должен был поехать в Стамбул, а может быть, и нет. Может, я заболею бешенством, а может…

— Брось ты твердить об этом бешенстве. По твоей физиономии не скажешь, что у тебя может быть бешенство.

— Сегодня двадцать четвертый день. Начерти двадцать четвертую черточку, Измаил.

— Ты это прекращай, братец!

— Говорю же, начерти.

Измаил начертил на двери двадцать четвертую белую черточку.

— Постарайся заснуть. А я пойду за лекарством. Наверняка кроме аспирина есть другие жаропонижающие средства.

Измаил ушел.

* * *

Измаил вышел из тюрьмы в 1943 году.

За день до этого Нериман сказала ему:

— Я завтра не приду встречать тебя у тюремных ворот. Приедешь домой сам, будто просто возвращаешься домой с работы. Мы с Эмине тебя встретим. Адрес не забудь, запиши куда-нибудь.

Формальности и оформление документов заняли много времени. Только за полдень Измаил, нагрузившись чемоданом, инструментами и распрощавшись со всеми, вышел на свободу.

Он прошел немного по улице. Городок был такой же, как и все городки в Центральной Анатолии.

В тюрьму его привезли ночью, и поэтому улиц он не видел. С площади, где была правительственная резиденция, он повернул налево. Пошел по муниципальному саду. Посреди сада на цементной площадке стоит бюст Ататюрка. А еще в цемент вмонтировали часы, самые обычные, с боем. Конечно, они не ходят. Он свернул в переулки. Пахнет кизяком и перебродившей пшеницей. Перед дверями домов — каменные ступки. «Завтра пойду на кладбище», — подумал он. И свернул на узкую улочку. Сады обнесены высокими деревянными изгородями. А вот и наш дом. Двухэтажный деревянный дом, нижний этаж побелен. Верхний этаж не достроен. Черные столбы поддерживают крышу. Не успел он постучать колотушкой в дверь, как дверь отворилась. Эмине бросилась к нему в объятия.

— Постой, дочка… Чемоданы…

— Она тебя с утра ждет у окна.

Измаил вошел в дом. Снял ботинки. Надел домашние туфли.

— Добро пожаловать, дорогой муженек.

— Рад тебя видеть, милая женушка.

— Ты очень устал сегодня на заводе?

— Как всегда…

В доме две комнаты. Кухня — в саду, уборная тоже. Одна из комнат — гостиная. По стенам — седиры с жесткими подушками. Посреди комнаты — желтый, как солнце, ковер. Еще есть маленький письменный стол и табуретка.

— Мы едим на полу, с подноса.

— Правильно делаете.

На стене увеличенная фотография Измаила в кепке, переснята с какого-то документа.

— Увеличь и свою. Возьми ту, что у меня.

— И давай еще все вместе снимемся. — предлагает Нериман.

— Снимемся, папа? — просит Эмине.

— Конечно, дочка.

Они прошли в спальню. Вновь — седиры по стенам, еще — латунная кровать с шишечками. Застелена белоснежным вышитым покрывалом. В углу — буфет с зеркалом. А, вот и тумбочка в изголовье кровати. Эту тумбочку и буфет Измаил заказал в тюрьме столяру Зеки.

— Я сплю с мамой на этой постели, папа.

— А сегодня ночью и я буду спать здесь, разрешишь?

Нериман покраснела.

— Я постелю Эмине в той комнате.

— Я не буду спать в той комнате, — запротестовала девочка.

— Послушай, Эмине, не торгуйся, я не люблю таких упрямых, непослушных доченек.

Когда они обедали, сидя вокруг луженого блюда на сияющем медном подносе, который Нериман поставила посреди гостиной, Измаил спросил:

— А ты хочешь братика, Эмине? Еще меньше тебя, будет называть тебя аблой. [47] Абла — старшая сестра, а также почтительное обращение к старшей сестре либо к молодой женщине старше по возрасту.

— Прямо сейчас, папа?

— Прямо сейчас не выйдет, но увидишь, однажды он возьмет и придет.

— Хочу, пускай приходит. Сначала мы его подстрижем, чтобы вошек не было, а потом я сошью ему одежку.

Измаил смотрит на Нериман, сидящую напротив него, щеки ее пылают. Он только сейчас обратил внимание на ее платье.

— Платье у тебя очень красивое, братец. Ну-ка, встань, посмотрю.

Нериман поднялась, встала перед Измаилом.

— Тебе в самом деле нравится?

— Нравится — не то слово. Ты сама сшила?

— А кто еще сошьет? Я, дружок, шью даже жене губернатора.

После обеда Измаил включил радио. Приемник на огромных батареях, привезенный Нериман из Стамбула.

— Ну-ка, послушаем, что говорит Москва?

Он прослушал сводку.

— А наши все наступают да наступают. Теперь попробуй останови их. Помнишь, что сказал поэт?

Ах ты ж мать твою, ах ты ж мать твою! Мир прекрасен, братец мой!

Нериман повторила своим низким голосом:

— Мир прекрасен, братец мой.

Измаил понял, что он еще не целовал Нериман с тех пор, как пришел. Он прижался к ней, попытался обнять.

— Прекрати, не делай таких вещей при Эмине.

— А когда наша дочка спать ляжет? Насколько я знаю, детям положено рано ложиться спать.

— Я не хочу спать, папа.

— Что мы там еще сказали? О чем мы с тобой договаривались, братец?

Нериман уложила Эмине спать. Поцеловала в обе щеки. Входя в спальню, прошептала:

— Посиди немного рядом с дочкой.

Измаил сел на седир у изголовья Эмине.

— Ну-ка, давай закрой глазки.

Эмине закрыла глаза.

— Если сразу сейчас заснешь, я тебе завтра куплю волчок.

Эмине открыла глаза:

— А что такое волчок, папа?