Макс фон дер Грюн - Лавина

Меня пугает, как меньше чем за два года изменило облик наше предместье, где живут преимущественно семьи работавших в угасающей отрасли промышленности — производстве угля и стали, как меняется отношение людей друг к другу, как недоброжелательство и зависть к благополучию тех, кто имеет работу, переходят во вражду. К огорчению священнослужителей обоих вероисповеданий, звон кошелей и церковных кружек для сбора пожертвований по воскресеньям уже не вселяет былых надежд. Булочнику за углом пришлось сократить выпечку хлеба, потому что покупатели предпочитают относительно дешевые сорта; директор сберкассы озабочен уменьшением вкладов, поскольку снимают со счетов вдвое больше, чем вносят. Как-то в разговоре со мной, уже в дверях, он сказал:

— Неминуемо придет конец, все накопления будут израсходованы. Что тогда? По изменениям текущих счетов я могу видеть, насколько хорошо или плохо живется сейчас людям.

Криста на все это закрывала глаза. Когда я рассказывал, что пивная пустеет, она ворчала:

— Ну и хорошо, и так пьют слишком много.

Когда я говорил, что в КООП качество товаров снижается, она отвечала:

— Ну и хорошо, люди и так уж не знают, чего бы им сожрать.

А когда я сообщал, что магазин одежды возле торговой улицы закрылся, то слышал в ответ злорадное:

— Ну и хорошо, разве надо дважды в год следовать этой сумасшедшей моде, а в конце года выбрасывать за дверь обноски, чтобы их подобрал Красный Крест?

Криста никогда не заходила в пивную, не вступала ни в какие местные объединения, не ходила в церковь и на встречи прихожанок. Она курсировала от дома до гостиницы, от гостиницы до дома на автобусе и трамвае или ездила в машине, если мне она не требовалась. В городском транспорте Криста молчала, отрешенно уставясь в окно. Всегда ли она была такой? Или эта ее отрешенность стала проявляться только в последнее время? Когда я заметил в ней перемены? Только после смерти Бёмера, которая заставила меня пристальнее взглянуть на людей и вещи? Может, ей придали суровости события и обстоятельства последних месяцев и та новая роль, которую пришлось взять на себя после смерти сводного брата? Что произошло с ней, со мной?

Я удивлялся также, что за последние недели Криста распространяла всякие вымыслы о дальнейшей судьбе завода, и был уверен, что она знает от близнецов больше, чем рассказывает мне.

Я уединился в подвале, который оборудовал с помощью Кристы. Никогда она ни словом не упрекнула меня за расточительность, напротив, сама настаивала на дорогих покупках, уговаривала: «Покупай то, что тебе надо. Аппаратура должна быть самой совершенной». Правда, это было еще в то время, когда меня терзали сомнения: «Смогу ли я существовать как внештатный фотограф?» Криста неизменно подбадривала меня, и это дало свои результаты: я поставлял точно в срок добротные и оригинальные снимки. Мы стали жить ровно и беззаботно, если не считать выплаты кредита за дом.

Я пытался составить план моего фотоальбома «Островные замки Вестфалии», но не мог начать работу, потому что опять стал думать о Матильде.

«Хочет перехитрить полицию? Что у нее на уме? Раскрыть преступление или отомстить?»

Криста постучала в дверь:

— Тебя срочно просят к телефону. Поторопись.

— Это обязательно? — крикнул я. — Я сейчас не могу оторваться.

— Звонит Саша. Он хочет поговорить с тобой, а не со мной.

— Твоя родня меня просто преследует, — буркнул я.

В комнате я снял трубку и назвался.

— Господин Вольф, не могли бы вы завтра в пятнадцать часов прийти на нашу городскую квартиру?

Это был вопрос, но прозвучал он как приказ. Когда Саша почувствовал, что я колеблюсь, он быстро добавил:

— Это очень важно. Для нас и для вас.

— Могу ли я узнать…

— Завтра вы все узнаете.

Когда я клал трубку, Криста выжидающе смотрела на меня. Я только пожал плечами и неопределенно махнул рукой.

— Он хочет поговорить со мной завтра после обеда на городской квартире.

— А в чем дело?

— Понятия не имею. Он сказал, что завтра я все узнаю.

Четверо одетых в темные костюмы мужчин сидели напротив меня, тесно прижавшись друг к другу, хотя многосекционный диван был достаточно длинным и занимал всю стену огромной комнаты.

Саша сдержанно и официально поздоровался со мной, подвел к креслу, а потом сам сел на диван рядом с четырьмя мужчинами. Из соседней комнаты вышел Ларс. Он тоже официально, как с чужим, поздоровался со мной и уселся в кресло.

Четверо господ сурово и испытующе уставились на меня, как будто здесь предстояло обсудить и решить что-то такое, что касалось меня лично. Единственный, кого я, войдя, сразу же узнал, был доверенный Гебхардт, но и он держался отчужденно. Все господа проявляли холодную сдержанность, словно я был здесь хотя и нежелателен, но необходим, они оценивающе разглядывали меня, будто выясняли мою пригодность для какого-то определенного дела. Я все время интуитивно хватался за грудь, как бы намереваясь поддержать фотокамеру, но ее со мной не было.

Один седовласый господин, похожий на бывшего тренера национальной футбольной команды, взял с массивной яйцевидной столешницы из оникса лежавший на ней скоросшиватель и гнусавым голосом произнес:

— Наш долг, господин Вольф, проинформировать вас, что мы располагаем письмом, которое касается и вас. Это письмо покойного Бёмера своей жене, которое, к сожалению, слишком поздно было вскрыто.

Он снял очки и посмотрел на меня.

— Позвольте сперва выяснить, кто такие «мы»? — сердито спросил я. — Мне кажется, будто я предстал перед трибуналом. Господин Саша Бёмер просил меня явиться, я приехал сюда, даже не зная зачем. Если уж вы не хотите быть вежливыми, то объясните хотя бы, в чем дело. Пока еще я с вами не знаком.

Саша смущенно поднялся.

— Вы должны нас извинить, господин Вольф, суматоха последних недель всех немного сбила с толку. Это доктор Паульс, многолетний консультант нашего отца по экономическим вопросам, — и он показал на мужчину, похожего на тренера. — Это господин Гебхардт, прокурист нашей фирмы, это господин Вольфарт, адвокат и нотариус отца.

— А какое отношение имею я к этому сиятельному обществу? — спросил я. — Может быть, руководство фирмы закажет мне фотоальбом к ее юбилею?

— А это господин Цирер, — добавил Саша, — консультант по производственным вопросам и тоже друг нашего дома.

— Оставьте при себе ваши шутки, господин Вольф, — не удержался этот Цирер.

— Я не собираюсь ни от кого получать указания, — упрямо ответил я и пристальнее посмотрел на Цирера. Он был лет сорока пяти, с ниспадавшими на плечи каштановыми волосами, мясистыми губами и выдающимся вперед подбородком — тип преуспевающего человека, любезного, энергичного и беспощадного одновременно. И вдруг я понял, откуда он: на правом столбе ворот виллы Бёмера в долине Рура его фамилия красовалась на медной табличке.