Олеся Николаева - Любовные доказательства

Если переводить в наш языковой ключ, получалось, что Андрюша выражался, объясняясь с швейцарскими таможенниками и полицейскими примерно так, как некогда старик Хоттабыч разговаривал с мальчиком Волькой: «Реку вам: дщерь некая, юница суща, искуси и умоли сего мужа для праотца сии брения поять, абы тот врачевства сподобился зельна». Вот так витийствовал Витте на швейцарской границе!

Однако выпустили же его в конце концов! Всего-то две немецких гравюры! Адвокат Баксов был просто в восторге от Швейцарии! Он ведь никогда там не был раньше. И вот — правда восторжествовала.

После этого Андрюша поехал к старцу Игнатию в Свято-Троицкий монастырь и рассказал ему о своих подозрениях относительно своей родственницы-теософки госпожи Блавацкой, которая «что-то сильно мудрит». Но старец успокоил его:

— Выкини это из головы. Во-первых, она вообще тебе седьмая вода на киселе, а во-вторых, даже если б она была жива, ее чары над тобой, если ты верный христианин, не имеют власти. Так что забудь о ней. И запомни духовное правило: в диалог со злом не вступай. Дай возможность Господу победить его.

Вернувшись из монастыря, Андрюша стал держать себя тише воды и ниже травы. Невесту себе больше не искал. Если ловил на себе заинтересованный женский взгляд, старался уклоняться. И вообще было такое впечатление, что совет старца о диалоге со злом он полностью перенес на свои отношения с женским полом.

Меж тем он вступил в монархическое общество. Дискутировал там с кем-то, потому что вовсе не был сторонником воцарения потомков Кирилла Владимировича, а был за кого-то другого. Конфликтовал с новоиспеченным дворянским собранием, потому что, придя как-то раз на отпевание очередного члена, он был поражен нечестием нового дворянства: пока батюшка служил, никто не крестился, и тот даже вынужден был сделать им замечание:

— Как же так! Вы же — дворянское собрание, цвет нации, ее подлинная элита, а в храме вести себя не умеете — вы будто бы стыдитесь осенить себя крестным знамением! Вот поэтому-то и победили большевики, что вы, дворяне, разучились Богу молиться!

— Эти все «новые дворяне» — попросту ряженые, — признался мне по секрету Витте. — Во-первых, они уже так перемешались с другими сословиями за время совдепии, что благородная кровь в них изрядно разбавлена. А во-вторых, низкое всегда одолевает все более высокое и утонченное — ген плебса побеждает старую добрую кровь.

На этой волне он даже вошел в редколлегию нового монархического журнала, который ратовал не за какое-то лицо, а за саму идею богоизбранности монарха. Главный редактор по фамилии Боксер, которую он, правда, просил произносить с ударением на первом слоге (как некогда одна из Андрюшиных пассий), отнесся к сотрудничеству Витте с таким энтузиазмом, что даже пообещал напечатать не только его статьи (это уж разумеется), но и его стихи.

— Если, конечно, журнал не сгинет в силу экономических обстоятельств, — печально добавил Боксер. — Сами понимаете — рынок. В гробу они видели на рынке самодержца Всея Руси! Нет, деньги на сам журнал у нас есть, по крайней мере на первый номер — точно. А вот из помещения, где располагается редакция, нас выгоняют. А ведь это место для собирания здоровых сил так нужно! Нам бы сейчас хотя бы две-три каких-нибудь комнатки на пару месяцев — перекантоваться. А там мы первый номер выпустим, раскрутимся — спонсоры сами налетят, сможем хороший офис снять и второй номер одолеть.

И Андрюша великодушно предложил им свою квартиру — он как раз собирался на Валаам по приглашению тамошнего наместника — что-то реставрировать и был уверен, что меньше полугода он там не пробудет.

— Мы все оставим в чистоте — вы даже и не заметите, что здесь в ваше отсутствие располагалась редакция! — ликовал Боксер. — Такой блезир наведем — лучше прежнего! А вы вернетесь — тут вас на столе и первый номерок поджидает с вашими стихами.

Андрюша вскоре уехал, передав ключи Боксеру. Через три месяца тот позвонил и доложил Витте, что первый номер уже в наборе, а редакция благополучно перебирается на новое место, которое собирается снять на длительное время благодаря мощному меценату. Андрюша, впрочем, еще и не собирался в Москву: он не спеша доделывал работу на Валааме и только еще месяца через два в компании двух валаамских иеромонахов прибыл в столицу.

Попутчики его, однако, оказались людьми весьма дружественными и уговорили завернуть по дороге с вокзала к их духовным чадам, в дом очень гостеприимный, а главное — монахолюбивый.

В первом часу ночи Андрюша со своими прекрасными спутниками благополучно покинули этот милый сердцу приют, поймали такси, которое довезло сначала монахов до их Московского подворья, а потом и Витте прямо до самого подъезда.

В прекрасном расположении духа он поднялся в свою квартиру, отпер дверь, зажег свет и ощутил в воздухе легкий и нежный запах духов. Поистине — это был тот самый одуванчик: одновременно живучий, крепкий и в то же время эфемерный, блазнящий… Переобувшись, он прошел в большую гостиную, где некогда нас лупил дядя Боря, и был поражен сияющей чистотой, свежими цветами на обеденном столе, коробкой конфет «Комильфо», а также небольшой бутылочкой коньяка «Реми Мартен».

Но больше всего его обрадовал «Мальчик с петухом», которого он перед отъездом позабыл спрятать от греха подальше в потайной сундук с двойным дном и, сидя на Валааме, даже потихоньку молился, чтобы он никуда не пропал. Мальчик показался ему еще милее прежнего — так радостно он держал этого всклокоченного петуха, у которого взволнованно и в то же время потешно вздымался на голове красный гребень и топорщилась на жилистой ноге острая шпора.

— Ну, Боксер, — всей грудью вздохнул он, — ну, монархист!

И как он только узнал день его приезда! Ведь коньяк — ладно, он бы и еще год простоял — ничего бы ему не стало, конфеты — тоже, а вот — цветы! Цветы!

Андрюша блаженно потянулся и почувствовал, как он соскучился по дому, как устал — хорошо было бы сейчас в довершение полного счастья залезть в горячую ванну. Он зашел в ванную, воткнул затычку и включил воду. Там тоже все блистало чистотой — на полочке перед зеркалом красовались в бутылочках лосьоны, розовая коробочка с тальком, на раковине стояло жидкое мыло, а на краю ванной располагались солидной компанией гель для душа, шампунь, кондиционер и веселая греческая губка в виде утки.

— Ну, Боксер, ай да Боксер, — не уставал повторять он.

Вышел в комнату и, пока наливалась вода, плеснул себе в рюмку коньяка, закусил со вкусом конфеткой, полностью разделся, скинув одежду прямо на стуле в гостиной, и полез в воду, напевая песенку беспечности под аккомпанемент льющейся веселой струи.