Александр Чуманов - Рассказы

Всякого же другого железа, необходимого в качестве арматуры для бетонного перекрытия погреба, они и вовсе в ближайшем к гаражному массиву леске насбирали.

Наконец приступили к собственно строительству. И погреб, предварительно за бутылку вырытый экскаватором, заделали довольно быстро. Выложили внутри кирпичом, залили верх железобетоном, сделали лаз из того же кирпича да всё обратно с прочим ландшафтом сровняли. И вдруг осознали, что для того и другого это ж первая в жизни собственноручно созданная недвижимость.

И запировали! Идут с утра якобы производить работы, а сами по дороге — в магазин, потом — в погреб. И общаются непринуждённо. Уютно, не жарко, не докучают посторонние. Жёны обеспокоятся, мол, мужики-то наши заработались и даже на обед не идут, потащат питание непосредственно на рабочее место, а на рабочем месте не видать никого, только из недр уже доносится знакомое: «Не ругайте меня, да-р-ра-гие…»

Так что строительство застопорилось. И растянулось на весь строительный сезон. И надо заметить, пировали тесть с зятем чаще всего на тестевы деньги, что тесть считал делом нормальным, а зять если и пытался иногда это опровергнуть, то не слишком настойчиво.

— Это ж зять — не хрен взять! — любил растолковывать любопытствующим, демонстрируя беспредельное благодушие, тесть.

На что зять возражал сугубо мысленно: «Это с тебя, папаша, взять не хрен, а у меня мотоцикл есть, скоро машину куплю, потому что зарабатываю, слава Богу, по сравнению с тобой — втрое…» Мысленно возражал, но вовсе не потому, что побаивался тестя — кого там бояться-то — а просто не хотел лишать человека его маленького удовольствия, тем более что оно, как ни крути, оплачено. То есть иными словами, начав сразу после первой брачной ночи, так и продолжал подыгрывать старику. Жалко, что ли.

А тесть, однако, во вкус входил. Наверное, во-первых, потому что собственного сына ему Бог не дал, но подсознательно всегда хотелось иметь наследника не столько капиталов, сколько нажитой за долгую жизнь мудрости; а во-вторых, небось, каждый соловьём зальётся, если ему во всём поддакивать да одобрение по каждому поводу выражать.

Тесть во вкус входил, но, думается, не перебарщивал, иначе деликатный, однако вовсе не лишённый достоинства Петров рано или поздно взбунтовался бы. Наставления и назидания тестя по общим вопросам бытия на фундаментальность и глобальность не претендовали, со взглядами самого Петрова никогда радикально не расходились, и в основном их беседы носили характер обыденно-житейский, про грибы да рыбалку, так что повода для принципиальных разногласий было даже и не сыскать. Только Петров иногда, как сказали бы теперь, «прикалывался» над тестем — высказывал некоторое суждение из области, совершенно неведомой старику, на что тот непременно отвечал в том смысле, что да, разумеется, это же элементарно. А зять тут же всё переворачивал, мол, с другой, однако, стороны… И тесть опять не давал договорить, опять перебивал, дескать, разумеется, дескать, козе понятно . Но Боже упаси расхохотаться…

Как, разве они жгучих политических проблем не касались ни разу за все годы регулярного общения? Да, может, и касались. Однако есть подозрение, что в те года, похоже, самые благополучные во всей долгой отечественной истории, «отцы и дети» в оценках текущей политики и международного положения проявляли трогательное единомыслие, что, вне всякого сомнения, с лихвой компенсировало все материальные дефициты незабвенной эпохи. Эх, понимать бы это тогда!..

А вот про войну тесть почему-то не рассказывал никогда. Разве что, бывало, обронит словечко-другое, и всё. Хотя, скорей всего, ему было что порассказать такого, о чём в книжках тогда не писали. Ведь и в финской, короткой, но кровопролитной, поучаствовал, и ленинградскую блокаду прорывал, причём не снаружи, а изнутри, и ехал потом в теплушке через всю страну япошек добивать.

Впрочем, и зять ни малейшего интереса к устным мемуарам тогда не проявлял. Ему своего родного фронтовика за глаза хватало, который, в отличие от тестя, не то чтобы любил, но как-то не умел уклоняться от приглашений в школы и другие учебные заведения накануне Дня Победы да прочих красных дат. И отцовские воспоминания Петров, волей-неволей, не раз слышал.

Конечно, в технологии приготовления «мемуарных блюд» он тогда, да и потом мало что кумекал, однако догадывался по скудости отцовских наград и по его трём тяжёлым ранениям, что военные приключения и военные будни — вещи, редко совпадающие.

Вот и тесть, проведя на позициях гораздо больше времени, нежели отец, поскольку отдыхать в госпиталях существенно меньше пришлось, имел лишь две боевые медали, а все прочие — юбилейные. Так что главный подвиг обоих, как много позже уразумел Петров, состоял в том, что они в этой мясорубке выжили и вернулись, и произвели потомство, и без всякой, как считается теперь, совершенно необходимой психологической реабилитации остались не опасными, а, совсем наоборот, полезными для общества людьми…

— Только дураки ложат в погребе стенки на цементный раствор, — разглагольствовал тесть, — а мы будем ложить на глину. Чтоб — дышало.

— Ты чо, отец, это же печки на глину кладут, потому что там — обжиг, а погреб — не печка всё ж! — пытался, впрочем, довольно вяло, возражать зять.

— И погреба на глину! Чтоб — дышало. На первый снег ссышь, а споришь! — эта поговорка была у тестя одной из самых ходовых.

— Да больно надо мне с тобой спорить! На глину — так на глину. Дело хозяйское.

И Петров впрямь не воспринимал гараж своей собственностью, мотоцикл воспринимал, а гараж — нет. Даже почему-то и потом, после смерти бесценного тестя. Почувствовал же себя полноценным собственником много позже, когда почти одновременно насквозь прогнила кровля и завалился злополучный подземный бункер, так что ремонт сооружения обошёлся в несколько раз дороже, чем некогда капитальное строительство.

Зато при строительстве здорово сэкономили на цементе, который, в отличие от прочего, пришлось покупать. И средства, отпущенные тёщей согласно смете, само собой, пропили…

Тут надо заметить, что ни мать, ни дочь столь частые возлияния их мужей особо не волновали. Ибо они из некоего широко бытующего поведенческого стандарта не выбивались, воспринимаясь почти наравне с капризами, например, погоды, характерными для уральского хребта. Однако Петров из другой, хотя и развалившейся, семьи перешедший в эту, знавал существенно иное отношение к алкоголю. Стандарт стандартом, но его поле допусков всё же достаточно широко. Знавать-то знавал, но ему и в голову не приходило навязывать новой родне чуждую ей умеренность. Наоборот, едва он в этот коллектив влился и органично вписался, ему страшно всё понравилось — такие милые, весёлые, компанейские люди, с которыми он мгновенно почувствовал себя как рыба в воде. Ну, ни малейшего занудства, ничего напоминающего мамины, да и нередко отцовские назидания!..