Эмир Кустурица - Смерть как непроверенный слух

Такое у меня тогда и было чувство, что сама земля трещит у нас под ногами, и потому сначала я снял этот эпилог. И если бы я снимал продолжение «Андерграунда» сейчас, то, снова, знал бы, чем он закончится. Теперь земля не стала бы трескаться. В конце фильма треснули бы небеса. Такой ход мыслей подводит к пропасти, перед которой человеку, перенесшему столько потерь, так нелегко остановиться, чтобы не погибнуть. Чтобы избежать лишней патетики, я сделал бы, чтоб на расколовшиеся небеса смотрела та самая мышь из моей кроссовки, доставшейся в наследство от офицера в самом начале, оно же и конец, моей спортивной карьеры. Больше не надо было ей бежать почетный круг по кошевскому стадиону. Вместо этого ей досталась бы комментаторская роль хора в древнегреческих трагедиях. В конце истории планеты Земля и фильма «Андерграунд», мышь громко задала бы вопрос:

- Ну и, где в этой истории место для меня? - и разочарованно добавила бы:

- И что это стряслось с людьми, что они так глупо профукали свой единственный шанс? Ну они ладно, они сами все это затеяли, а мы-то, остальные, с какого перепугу страдать должны?!?

Сын отца Диониса

В тысячу девятьсот девяносто пятом в Париже подписан был Дейтонский договор, ставший окончанием войны в Боснии. Милошевич, Туджман и Изетбегович подписали мир. Те самые деятели, которые ввели нас в демократию, а потом сразу же и в войну, теперь повели нас к миру. И я понял, что закончившаяся война подтвердила старый тезис Андрича о том, что войны никогда не решают наших проблем, но создают новые, которые мы должны будем решать опять, новыми войнами.

В том же году «Андерграунд» победил в Каннах, и я получил вторую «Золотую пальму». На этот раз мой фильм выиграл пальму не благодаря западной конъюнктуре тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, когда «Папа в командировке» удачно дополнил картинку краха восточноевропейских коммунистических режимов. Если бы я знал, что буду использован как разменная антикоммунистическая карта, этот фильм никогда не был бы снят. Возможно, что-то похожее чувствуют сегодня те, кто эту награду мне тогда присудил, когда видят, куда обернулись мои нынешние политические взгляды. Думаю, запросто могли бы они потребовать эту «Пальму» вернуть.

«Андерграунд» был сделан в другом стиле. На этот раз именно эстетика фильма раздула огонек моей счастливой фестивальной звезды, той самой звездной искорки, которая поначалу была прибита к пасмурному зеницкому небу, а потом просто перемещалась от Венеции до Канн, Берлина и дальше. Думаю, члены каннского жюри склонились на мою сторону во многом благодаря ажиотажу, вызванному показом «Андерграунда» в «Гранд-пале», большом зале Каннского фестиваля. Один кинокритик написал, что я прямой потомок бога Диониса. Это он, конечно, загнул, и кто знает, что сказали бы сегодня эти знатоки. Хотел я поблагодарить за комплимент и выказать свою скромность, но, к сожалению, ляпнул глупость, причем духу признать это у меня не хватило.

Сказал я по-французски:

- На самом деле, я сын отца Диониса.

Он посмотрел на меня с удивлением и спросил:

- Тогда, раз вы не Дионис, получается, вы его брат?

- Нет, - упрямо настаивал я на своем: - Я сын отца Диониса.

Критик посмотрел на меня с удивлением, потом наконец улыбнулся и сказал:

- Ну, ладно, хоть это и бессмысленно, зато звучит хорошо, пусть так и будет! Значит, если я так напишу, вы не возражаете?

Разобраться в этой мысли я больше не пытался. Была она следствием одновременного приема снотворных таблеток и пива. Это сочетание заставляет мозг работать вдвое быстрей, при этом совершенно убивая здравый смысл. Что было единственным способом выжить в фестивальном аду. В конце концов я перестал эту глупость вспоминать и согласился с французским критиком. Звучит неплохо.

Решение о присуждении мне награды выросло из глубочайшей ностальгии членов каннского жюри. Они тосковали, что нету больше ни Бунюэля, ни Феллини, ни Бертолуччи, а я им, в конце двадцатого века, напомнил о прошлом. Сейчас уже понятно, что на мою судьбу повлияли две вещи. В анализ их психологических побуждений я влезать не стану, а то это закончится чем-то в духе Достоевского, а это не fancy [49]. Проблема в том, что эти побуждения, в которых специалистом и был Достоевский, больше никому не интересны. Глубины человеческой души, проклятые вопросы человеческого существования, кого это сейчас занимает. Гений Достоевского и в самой России вовсе не так популярен, как мог бы. Там все больше на Толстом и Пушкине подвисают, как и критики журнала «Тайм», поставившие Толстого на первое место, а Достоевского не упомянувшие даже в первой сотне лучших писателей мира. И это не первый раз, когда русские ошибаются вместе с журналом «Тайм».

В моем же случае, похоже, что я исполнил нескромное отцовское желание:

- Не можешь стать Феллини, стань хоть Де Сикой.

Так и получилось, хотя истинной моей целью было просто не стыдиться того, что делаю. И не более того. Судя по всему, для успеха фильма это оказалось определяющим. И в кино, и в жизни мною владело унаследованное сенкино упрямство, выражавшееся в необходимости помешать соседям воровать лампочки в лифте на улице Кати Говорушич 9А. Будто я принимал участие в борьбе из прошлого, когда мама упражнялась в искусстве оклеивания лампочек шипами.

В журнале «Тайм» появилось мое фото, но в заметке критика Ричарда Корлиса писалось не о победе фильма «Андегрунд». Реакция журналиста «Тайм» была похожа на ту, которую произвел фильм «Вспоминаешь ли Долли Белл?», четырнадцатью годами ранее в Венеции. В сентябре тысяча девятьсот восемьдесят первого года, в фестивальных новостях, в том же журнале было написано:

- Победил фильм, пришедший Ниоткуда и снятый Никем...

И точно так же, о самом фильме ничего сказано не было. Такая колониальная шуточка, довольно беззлобная. Только вот колониальная. Это был язык западной «cool»-культуры. Но с течением времени все изменилось и на этот раз в Каннах победил фильм, снятый уже Кем-то. Это чувствовалось по реакции критиков, хотя нашлись среди них и такие, кто этот факт отрицал. К ним относился и я, и сам иногда (к счастью, не так часто) сомневавшийся, что за это время стал Кем-то.

После победы «Андерграунда» о самом фильме газетчикам писать было недосуг, потому что куда интересней была массовая драка на пляже перед отелем «Мартинез». Теперь, значит, этот режиссер празднует победу, участвуя в массовой драке?! Все подчеркивали мой «дикарский характер». Есть такая старая индейская мудрость, когда дерешься кулаком и тупыми предметами, тогда в порядке вещей назвать тебя дикарем и варваром. А когда сбрасываешь тонны бомб, включая атомную, то тут ты, конечно, преподаешь урок цивилизации. Я же тем вечером в 1995-м году преподал урок Диониса. Свой особый норов «Андерграунд» перенес с экрана и из актового зала, где ему была присуждена «Золотая Пальма», на песчаный пляж «Мартинеза».