Люси Фор - Славные ребята

Марк вернулся уже глубокой ночью. И сразу же лег. Молча. Словом, вел себя так, как если бы находился один в номере. Мерное дыхание, которое он не мог не слышать, оставляло его вроде бы равнодушным. Ничто отныне, думал он, не способно его взволновать; слишком уж жесток полученный удар.

Та самая супружеская любовь, которую он так легкомысленно готовился поставить под сомнение, та самая любовь, когда на нее посягнул чужой, когда она гибла на его глазах, стала теперь смыслом его жизни. В голове упрямо кружились все одни и те же слова, без начала, без конца, и он почему-то называл это «размышлять». Даже сон не смягчил печаль, казавшуюся ему столь же несправедливой, сколь и неправдоподобной.

Проснувшись утром после ночи, когда даже их страсть оборачивалась неприязнью, Дельфина по-прежнему не знала, какой тактики держаться. По-настоящему она не угрызалась. Но совсем иное дело иметь чистую совесть.

«Нужно выбрать час, час благоприятный, чтобы признаться ему во лжи… В сущности, торопиться некуда! Любовника временно прибережем, а там видно будет, что с ним делать».

Дельфина отлично сознавала, что благодаря этой своей выдумке она занимает позицию силы, которую не желала оставлять, как не желала ее добиваться.

Оба они дошли уже до такой точки, что любое столкновение стало бы им отрадой.

Дельфина только что поднялась с постели, когда в дверь постучал рассыльный и вручил ей письмо. С первого взгляда она узнала аккуратный умный почерк Даниэля. «Благородный почерк». Торопливо вскрывая конверт, она все-таки успела так про себя подумать. Уняв нервную дрожь в руках, она вынула листок. Послание оказалось довольно лаконичным. Даниэль выражал удивление, почему это родители пишут так загадочно. А также беспокоился, почему она задержалась. Но с каких это пор родители должны оправдываться перед детьми? Чуть ли не угрожающим тоном он требовал, чтобы ему как можно скорее сообщили предполагаемую дату приезда, потому что надо же возвращаться в Париж. Все это было изложено в сдержанных тонах, вполне уважительно, пожалуй даже слишком уважительно. И тем не менее письмо можно было уложить в немногих словах: «Вы что, с ума посходили? Хватит дурачиться! Ваше присутствие необходимо дома».

Прочитав письмо, Дельфина со вздохом протянула листок Марку.

— Что ему ответить?

— Мы не обязаны давать им отчет.

— Да ты прочти сначала.

— Ладно… ладно.

Через минуту Марк бросил письмо на стол. Без комментариев.

— Ну?

— Очевидно…

— Что очевидно?

— Тут дело не только в одном этом письме, а во всем вообще. — И устало выдохнул: — Сначала надо нам что-то решить.

— Конечно.

— Но так-то легко будет объяснить им.

— Давай сначала решим мы сами.

— Хорошо… но время терпит.

Вечная мужская трусость. Но определение это подходило вполне и к ней самой. Во всяком случае, на сей раз.

Еще одна ночь. Часы тянулись бесконечно. Уныло… «Все это ужасно глупо, до слез глупо», — не могла не сознаться себе Дельфина.

Иногда ей становилось стыдно, но только минутами.

Ведь единственно подлинный виновник — это Марк. Разве не его поведение побудило ее выдумать себе этого прелестного и смехотворного любовника. Любой другой мужчина, более умудренный, на месте Марка не принял бы на веру этот не выдерживающий критики роман. Он стал бы расспрашивать, и очень скоро обман был бы разоблачен.

Тут пришло второе письмо. На этот раз от Давида и адресованное Марку. Совсем в ином тоне. Почти деловое письмо. Своего рода отчет: родители должны знать о том, что произошло в Париже. Дени угнал машину. Его задержали. Но скоро выпустили, и он вернулся домой на набережную Флёр. Даниэль всячески старается замять дело.

Они обратились к адвокату, мэтру Версану. Родители, без сомнения, одобрят их выбор. Но, увы, отношения Дени с братьями окончательно разладились. Хотя они всячески стараются их наладить, к Дени не подступишься, сидит, как дикий лев в клетке, и злится. Засим шли кое-какие деловые замечания.

Марк рухнул на кушетку.

— Этого только недоставало!

— Действительно, очень неприятно.

— Неприятно? Странная манера выражаться.

— А что, по-твоему, я должна была сказать? Что это трагедия, что мы обесчещены?

— Во всяком случае, это было бы ближе к истине.

— Не надо преувеличивать.

Он в бешенстве вскочил с кушетки.

— Преувеличивать! Значит, по-твоему, здесь есть что преувеличивать. Достаточно самих фактов, даже более чем достаточно.

— Хорошо… я сказала глупость, если так тебе легче.

Дельфина казалась совсем спокойной, даже улыбнулась, словно разразившаяся буря очистила атмосферу. Наконец-то вполне определенная неприятность, неприятность, какую можно выразить словами…

— Легче… Нет, ей-богу, что ни слово, то… Будто речь об этом идет. В такие минуты… — И помолчав, спросил: — Ну, что будем делать?

— Сама не знаю… Мы должны принять решение…

— Да, но эта кража все меняет.

— Как так?

— Не понимаешь, нет? Вот уж воистину, женщины…

— Что женщины? Пока что речь идет не о женщинах, а о молодом мужчине. Терпеть не могу твоих расистских штучек: женщины, дети, негры…

— Сейчас не время философствовать.

— Для того чтобы честно мыслить — всегда время.

— Только сбила меня. О чем это мы говорили? Ах, да! Я сказал, что эта кража все меняет. Приходится возвращаться. Я не могу рисковать, не могу допустить, чтобы моего сына осудили, а я при этом буду сидеть сложа руки и даже не попытаюсь ему помочь.

Молчание.

— А ты, Дельфина, что ты собираешься предпринять?

— Видишь ли… Сама еще не знаю.

— Иные решения, иные поступки идут прямо из сердца. Размышления порой даже неуместны. Хотя, конечно… Каждый реагирует по-своему.

— Совершенно верно…

— Послушай, Дельфина, очнись. Ты сама отлично понимаешь, что надо возвращаться. Поскорее увидеть сына.

— Тебе, возможно, и надо. А я… я еще посмотрю. Сейчас самое главное, чтобы ты был с детьми.

— Тебе решать. Но и мать тоже в подобных обстоятельствах…

— Мать!.. Отец отлично все уладит и без матери.

— Как тебе угодно, но не скрою, что я весьма и весьма удивлен. Впрочем, решай сама. Пойду к портье, узнаю, когда ближайший рейс. Пока я буду договариваться, ты тут подумай и скажи.

— Хорошо.

Конечно же, она поедет домой! Угон машины встревожил ее так же, как и Марка, возможно, даже больше, но со дня своего приезда в Катманду Дельфина не разрешала себе никаких необдуманных действий; не может она плыть по течению, как прежде. Теперь она некий выдуманный персонаж, и персонаж этот обязан вести себя сообразно своей роли. Приходится действовать, как действовала бы та, другая Дельфина. Необходимо каждое движение, каждое слово подгонять как можно точнее к предыдущим.