А. Аншба - Абхазские рассказы

Старшина повернулся и поднялся на крыльцо.

После его ухода бедняки зашумели, но так и не договорившись толком, разошлись, жалуясь на свою тяжелую жизнь.

«Э-э-эх! Черт возьми! Если бы народ сумел объединиться, никакая сила не одолела бы его!» — так думал Ладж, поднимаясь на горку. Прошла неделя. Помощники старшины и есаулы начали pыcкать по селу, отбирая у крестьян в залог все, что попадало в их руки. Пришли и к Ладжу. Корова с теленком паслись на выгоне, далеко, а бычок, издали завидев посторонних, бросился прочь, как бешеный, перепрыгивая через заборы. Так и не удалось его поймать. Есаулы обшарили весь дом, но не нашли ничего ценностью в двенадцать рублей.

Тогда старшина решил сам взяться за дело. В сопровождении своих подручных носился он по селу, нагоняя на всех страх и тpeпет. Ладж бродил по людям, из дома в дом. К кому только не обращался он, пытаясь занять деньги, — и без всякого успеха. Не раздобыв ни копейки, он решился, наконец, пойти к своему прежнему хозяину, Мадж-ипа-Лапагу. Того не оказалось дома. Ладж терпеливо ждал его до самой темноты, когда хозяин, наконец, вepнулся.

Если я не сумею в срок возвратить тебе деньги, — сказал Ладж Лапагу, — то отдам тебе свою корову. Ты ничем не рискуешь! «В самом деле, — подумал Лапагу, — куда он от меня денется? А проценты никогда не помешают».

И согласился дать деньги.

Была уже глубокая ночь, дождь лил как из ведра. Ладж peшил переждать непогоду в доме Лапагу. Чуть свет, когда небо расчистилось, он отправился домой, но по пути завернул к стapoму Мацу. А там снова пошел дождь, и снова пришлось задержаться.

Если б он мог догадаться, что происходило в это время у него дома! Утром того же дня в дом ворвался старшина. Ругаясь на чем свет стоит, он обыскал все углы и закоулки. Но скот был на выпасе, и взять в залог было нечего.

— Где твой муж? — спросил он, наступая на Гуагуа.

Страшно перепуганная, она ответила, что Ладж ушел за дeньгами, сказав: «Пока не достану, не вернусь».

— Все это брехня! — обрушился на нее старшина и тут же крикнул есаулам: — А ну-кa, взять этого мальчика! Пусть покажет, куда ушли коровы!

Гуагуа бросилась было к сыну, но стражники грубо оттолкнули ее. Уводя с собой восьмилетнего сына Ладжа, они вышли за oгpaду. Мальчик не знал, где пасутся коровы, и все порывался вернуться. Но на него так закричали, что он съежился от страха.

Старшина и его помощники ехали верхом, а вперед, ступая босыми посиневшими ногами по сырой земле, шел мальчик, сутулясь под осенним дождем.

Вскоре они поравнялись с домом Mацa. Старшина приказал остановиться. Мац и его гость сидели у очага и пили маджари, заедая вино каштанами, которые жена Маца поджаривала на костре.

Ладж окаменел, увидев своего сына. Перепуганный насмерть мальчик прижал руки к груди; он продрог до костей и стучал зубами.

— Вы здесь греете у костра животы и вливаете в них маджари, а мы под дождем должны разыскивать вас! — заорал старшина вместо приветствия.

Но Ладж нe слышал его крика. Он не мог оторвать глаз от своего сына.

— Как ты попал сюда? — спросил он наконец.

Мальчик, узнав отца, громко расплакался; слезы на его лице перемешались со струйками дождя.

— Спрашиваешь, как он попал сюда? А со мной! — ответил старшина за мальчика. — Я взял его в залог. Когда внесешь деньги, получишь сына обратно.

В глазах у Ладжа потемнело. Лучше бы умереть, чем дожить до такого позора! Он закричал:

— Эй, люди, почему же вы молчите? Почему вы не кричите, добрые люди? Вот перед вами стоит человек, которого зажали в тиски и не дают жить. Видит бог, я готов был уплатить налоги.

Я достал деньги и сегодня же собирался отнести их в сельское управление. Хай! Люди! Не то что живому — и умирающему они не позволят умереть спокойно! Пусть же падут на их голову мои грехи!

Не помня себя, Ладж выхватил из костра горящее полено...

Плохо пришлось бы старшине, если бы Мац не дернул Ладжа за рукав. Со страшной силой врезалось полено в цепь, висевшую над костром, — тысячи искр сверкнули в воздухе.

На старшину как столбняк нашел. Всего он мог ожидать, но только не этого взрыва гнева. Но в следующее же мгновенье он выхватил из кобуры, висевшей на бедре, громадный револьвер.

Вмешались люди, и это спасло Ладжа. Люди были растеряны и потрясены. Такого еще не случалось, чтобы брали в залог живого человека. Но еще больше изумил их Ладж, поднявший руку на власть. Впоследствии долго об этом говорили в селении.

Старшина приказал связать Ладжу руки и отправить его в Очамчиры. Но народ не допустил этого.

— Многое мы видели на свете. Видели мы, что в залог берут корову, быка или кухонный котел, но чтоб в залог брали человека, такого еще не было. Напиши в Очамчиры всю правду, все, как было, — и о себе и о Ладже. И пусть рассудят высшие власти.

Так сказали люди и не дали тронуть Ладжа.

Что было дальше? Старшина написал бумагу. Но кто его знает, что он написал там! А только не прошло и двух дней, как прибыл урядник со стражниками. Такого нагнали страху, что хоть на свете не живи. Было объявлено, что отнимут последних коров.

Многих сельчан держали в сельском управлении до самого вечера.

А Ладжа со связанными руками увезли в Очамчиры.

Вскоре мы узнали, что Ладж присужден к долгосрочному заключению и заточен в сухумской тюрьме.

Много слез пролила Гуагуа. Непосильная тяжесть легла на ее женские плечи.

Дети спрашивали то и дело:

— Мама, где же наш отец? Когда вернется наш отец?

Народ не дал погибнуть осиротелой семье. Соседи сообща помогали кто чем может. Только Патуху не помог ничем, дaжe дочери не допустил к себе: так и не простил ей любви к бедняку.

Все, что я вам рассказал здесь, сущая истина. В те времена много случалось таких историй, всего и не перескажешь.

Недавно мне довелось посетить родные места. Перейдя ручей, я залюбовался большим стадом, живописно разбросанным по склону. «Хай! Это колхозный скот», — подумал я, и сердце мое потеплело. Взбираясь на вершину горы, я увидел старика. Он сидел в тени граба, белоснежная нательная рубаха видна была под его расстегнутым на шее архалуком.

Это Ладж! Я сразу узнал его. На серебряной медали, украшавшей грудь, горел луч солнца. Мы поздоровались. Я присел. Ладж стал рассказывать мне о том, как он побывал в прошлом году в Москве и что он там видел. И было заметно, что не мне первому рассказывает он об этом событии в своей жизни.

* Цалда — топорик с загнутым концом, приспособленный для расчистки кустарника.

** Тоха — род мотыги.

*** В старину хозяин, у которого число овец дошло до тысячи, отделял сотню голов и загонял их в дремучий лес — в жертву Ажвепшаа, божеству гор и дичи.

Перевел Ю. Юзовский.