А. Аншба - Абхазские рассказы

Неподалеку от нашего села в стародавние времена пробегала горная река. Своенравный поток давно уже переменил свое русло, и осталась лощина, откуда, если смотреть с ее пологих склонов, можно различить крышу скрытой за косогором старой мельницы.

И вот однажды, в ненастный день поздней осени, там сидела случайно собравшаяся компания крестьян. Часть их уже закончила помол и задержалась из-за проливного дождя, часть ждала, когда будет готова мука из сданной мельнику кукурузы. Все сидели вокруг очага, в котором еще этим утром полыхало веселое пламя, а сейчас только отдельные угольки проглядывали сквозь плотную серую пелену золы и пепла. Все потягивали набитые крепким табаком трубки, сплевывая время от времени в затухающий очаг.

Чтобы убить время, крестьяне по очереди рассказывали — кто смешные анекдоты, кто свои приключения, смешивая правду с вымыслом и не стесняясь иногда попросту приврать. Все — и быль и небылица — принималось с одинаковой снисходительно-равнодушной благодарностью: надо же было так или иначе провести долгие часы, пока не поспеет мука, пока не пройдет надоедливый дождь.

А жернова, как всегда, неустанно кружились, все ссыпая и ссыпая мелкую желтовато-белую муку, а за окошком, как всегда в это время года, грязно-серые тучи все сеяли и сеяли холодные капли дождя, наполовину смешанные со снегом: чувствовалось, что зима не за горами. А недалеко от очага, под скрипучими, рассохшимися нарами, как всегда, висела старая шуба мельника Шиакира, вся в грязных, выглядывавших из многочисленных дыр клочьев ваты.

— Тому, кто принесет из лесу дрова, я первому без всякой очереди смелю кукурузу. Кто согласен? — обратился мельник к сидящим у очага, шумно разговаривающим и скалящим зубы острословам.

— Ишь какой умник нашелся, — отозвался один из них.— Да ты знаешь, сколько стоит притащить из лесу вязанку дров в такое ненастье? Не меньше десятки — вот сколько!

Но охотник все же нашелся.

— Я притащу, — сказал парнишка лет шестнадцати, сидевший в углу с зябко засунутыми в рукава худой одежки кистями рук на опрокинутой расшатанной табуретке.

— Только дай на часок вот эту шубу — кому же охота промокнуть! — Тут подросток кивком головы указал на старую шубу мельника, о которой уже шла речь в этом рассказе.

— Да ты что, с ума сошел?! — возмутился мельник. — Эта старая шуба мне служит верой и правдой и как одежда и как постель. На чем же я этой ночью лягу спать и чем прикроюсь, если она вымокнет в лесу до нитки?

При этих словах мельника все подняли головы и со скучающим видом, но и не без любопытства взглянули на старую шубу, висевшую на гвозде, прочно вбитом в почти черную от копоти стену.

— Подумаешь, промокнет,— вступился за паренька рыжебородый человек, который чаще других рассказывал разные истории. Вот невидаль! Промокнет — так высохнет и опять такая же будет: ничего с ней не сделается. Ей уже больше, как и шубе Кимпала Киапача, ни линять, ни стареть не придется. Ты, Шиакир, должен заботиться о нас, а у тебя — ни дров, ни огня. Видишь, и прикурить нечем, — добавил бородач, выискивая в начинающей уже остывать золе непогасший уголек.

— А что это за шуба Кимпала Киапача? — полюбопытствовал один из крестьян.

Тут рыжебородый обрадовался, что нашлась новая тема для разговора, и начал очередную историю, даже не поинтересовавшись, хотят ли присутствующие слушать его россказни.

— Удивительно, что вы ни про Кимпала Киапача, ни про его шубу ничего не знаете. Ведь это известный человек, и прославился он именно благодаря своей знаменитой шубе,— сказал рыжебородый и продолжал уже тоном заправского сказочника:

— Жил да был некий человек по имени Кимпал Киапач. И была у него старая-престарая шуба. Но, как вы наверняка знаете, разные бывают старые шубы. Бывают такие старые шубы, что их не зазорно надеть и самому почтенному человеку. И уж никак не скажешь, что ему не подобает ходить в такой шубе: нигде не видно ни одной дырочки; чуть шуба порвется в каком-нибудь месте сразу же положат аккуратную заплату, всегда она чистенькая как стеклышко; воротник, пусть он из простого меха, а пришит как следует. Вы никогда не скажете, что эта шуба с чужого плеча так она ладно скроена и пригнана в талии. Ну, словом, про такую шубу не скажешь, что это на все сто процентов старая шуба. Нет, скорее можно назвать ее настоящей, добротной шубой! Дал бы господь всем нам такие шубы, всем тем, кто сидят здесь у потухшего очага скупердяя Шиакира и мерзнут. И было бы всем нам тепло — нет, мало сказать — тепло, жарко было бы нам всем.

Ну, а если говорить о шубе Кимпала Киапача, то это, по правде сказать, была не шуба, а что-то несусветное, по-настоящему несусветное...

— Сегодня ненастье задержало нас всех на мельнице, и ты, как видно, решил этим воспользоваться и обвести нас вокруг пальца какой-то несусветной, как ты выражаешься, небылицей, — прервал рассказчика вислоусый смуглый крестьянин со шрамом на лбу.

Под его длинными усами пробежала беззлобная улыбка, и все добродушно рассмеялись.

Но рыжебородый обиделся.

— Замолчи! Ты всегда такой ехидный — рта мне открыть не даешь, — сердито сказал он. — Неужели ты думаешь, что кимпаловская шуба, о которой я рассказываю, похожа на какую-нибудь обыкновенную старую шубу?

— Нет, вы только послушайте его, — не унимался вислоусый. Можно подумать, что он своими глазами видел эту необычайную шубу!

— Чтобы я да не видел шубы Кимпала Киaпача? И ты смеешь так говорить! Эх, и горемычная же мать родила такого дурня! Самого Киапача мне — врать не стану — увидеть не пришлось, я его в живых не застал, а шубу его я видел, ну вот как сейчас вижу шубу мельника. Был я тогда, правда, невелик, лет мне с десять, не больше, было. А о Киапаче я от стариков слыхал, что дожил он до глубокой старости и все сидел в последние годы жизни у очага сгорбившись, никого не узнавал, не мог даже сам взять уголек из очага, чтобы прикурить: смерть, видать, о нем забыла, а почему — не знаю.

Тут рассказчик ударил концом палки по единственной чуть тлеющей еще головешке и, положив уголек в потухающую трубку, с наслаждением затянулся.

— Однажды, ранней весной, — не спеша продолжил он медлительное повествование, — родители повели меня в церковь поклониться святому Георгию. Зимой я тяжело переболел, и они дали обет, что я, если останусь жив, приду поблагодарить святого за исцеление. На обратном пути мы все свернули к дому Кимпала Киапача. Его самого, как я вам уже говорил, давно не было в живых, и в доме хозяйничал его наследник — толстопузый Кып.

— Когда зашли и уселись, я увидел через открытую в чулан дверь старую-престарую шубу, всю в дырах. По дороге домой я рассказал об этом отцу.