А. Аншба - Абхазские рассказы

— Была бы хоть какая-нибудь польза, ни слова бы ни сказала, — сердито бормочет дереву Гушка, взглядом меряя, как далеко достает тень. Она кряхтит, вполголоса проклиная жару и старые кости, опускается на выступающий корень, утирает пот с длинноносого сморщенного лица.

«Надо было мальчонке велеть здесь посидеть, как-никак прохладнее, — с сожалением думает она. — У ворот однa только куцая зимняя яблонька, какая от нее тень? Хотя бы голову шапчонкой защитил, сорванец. Вот сшила ему Заира из войлока шапку. Уж как старалась — и бахромой обшила, и солнце на макушке вышила. Говорила же ей Гушка, чего так стараешься, для дома же, или в этой шляпе хочешь снарядить его сватать невесту!» Заира усмехалась и чуть ли ни целую неделю провозилась со шляпой. А Мард взял и пустил ее вниз по речке, как бумажную лодчонку. И вслед не посмотрел. Бросил и повернул обратно. Гушка как раз шла за водой, заметила его проделку, поспешила вниз по речушке — перехватить, но не успела — уплыла шляпа.

— Ты что, разбогател, разбойник? — накинулась на него тогда Гушка. — Вещи свои по воде сплавлять.

Жалко было шляпу, а больше — старания Заиры. А этот малец дерзко так посмотрел на нее, сама, говорит, уплыла...

— Хочешь баловаться, так из бумажек лодчонки спускай, а не собственную шапку.

— Мне лодки даром не нужны! — сказал он презрительно и ушел.

Это правда, что Мард не любит пускать лодки по воде, он больше запруды на речке сооружает, да мельницы из кукурузных кочерыжек. Когда ставит мельницы, он всегда приговаривает, совсем как старый мельник Коста:

— Много воды — плохо, мало воды — плохо. Всем надо помолоть в срок, а никто не спросит: не надо ли тебе что-нибудь или твоей старой мельнице? До этого никому нет дела.

Мард всегда увязывается за дедом, на мельницу. Там и наслушался, наверно, ворчания старого мельника. Теперь и отучить не отучишь. Да и зачем? Что в том плохого? Только Заира, слушая его рассуждения, так тяжело вздыхает, словно это стеной стоит меж ними... Не сложилась жизнь у дочери, острой занозой это в сердце у Гушки, из-за своевольного ее характера да гордыни отца не сложилась. А как замечательно было вначале! Никто не верил, что после сельской школы Заира выдержит испытания в далеком северном городе в мединститут. Нашлись заботливые соседи, которые советовали не отпускать дочь так далеко, что ни говори, спокойнее, когда девушка на глазах. Дочь не сын, нельзя же ей давать полную свободу как парню. По правде говоря, и Гушка предпочла бы, чтобы дочь была под боком. Но когда Заира, утерев нос всем недоверчивым односельчанам, поступила учиться на доктора, тут у какой бы матери сердце от радости не разойдется?! Хакуц, отец Заиры, радовался, по своему обыкновению, молча. Но радость, как и горе, — не спрячешь и потому, несмотря на неодобрение Хакуца, каждому человеку, который перешагивал порог, Гушка пространно рассказывала где и на кого учится Заира. Хакуц морщился, но Гушка знала, ее не проведешь, что он доволен. А тут приехала летом на каникулы Заира и в то же время стороной узнала Гушка, что у дочери, дружба завязалась там в институте с сокурсником, с сыном всеми уважаемого человека, тоже из этих краев. А известно, к чему ведет дружба между девушкой и парнем, долго разъяснять никому не надо.

Гушка сразу с расспросами к Заире, что за парень, да какие у него намерения, да держит ли себя с ним Заира, как подобает скромной девушке. Но Заира отмалчивалась. Покраснела только и сказала, что действительно сын этого уважаемого человека учится в их институте, только курсом старше. И только! Гушка попыталась подразнить дочь, разве, мол, такой парень посмотрит на нее? Та усмехнулась и промолчала. Затем Гушка испугалась, вдруг Заира и впрямь посчитает себя недостойной того парня так и счастье недолго проворонить — принялась расхваливать дочь, уверять, что если она не поторопится, с умом, с оглядкой, будет поступать, так ей такое счастье может привалить, всем подружкам на зависть. Да и родители распрямят спину на радостях.

Словом, высказалась Гушка начистоту, а дочь и ухом не повела.

Главное: оказывается, решено было уже все у них, и когда он приедет за ней, и когда увезет, вроде умыкнет, чтобы избежать пышной свадьбы в доме ее отца, мол, лишние траты ни к чему. Ишь, какие оказались практичные! В тот день пришла соседка и принесла в мисочке мед в сотах.

Заира сказала, что мед сквозь соты светится, как солнышко, пойманное в клетку.

Соседка не очень-то поняла, что имела в виду Заира, застенчиво улыбнулась: — Рано еще смотреть ульи, но хотела успеть до твоего отъезда, знаю ведь, как любишь мед.

Заира как кинулась к ней, да давай ее целовать, обнимать, будто та ей кусок золота принесла. В конце концов и Гушка никогда к соседям с пустыми руками не ходит, нечего было с ума сходить из-за этого меда, словно у них сроду улья не бывало. Потом Заира как ошалелая выскочила за дверь. Гушка удивилась, но ничего не заподозрила, безголовая. Хотя, что толку, если бы заподозрила? Кровь, которой суждено утечь, никакими силами в венах не удержишь...

До самого вечера не выходила Заира из своей комнаты. А вечером заявила, что пойдет с соседской девушкой Такуной в клуб, привезли, мол, новый фильм. Гушка отпустила ее. Такуна тоже была студенткой, слыла скромницей, разумницей, не зазорно было Заире с такой подругой появиться на людях. Гушка с удовольствием отметила, что на этот раз дочка вняла ее совету, надела лучшее платье и туфли, а то бегает по селу в ситцевых платьях, как школьница... Bетep еще гуляет в голове у Заиры, что и говорить...

Перед уходом в клуб Заира неожиданно обняла мать за плечи и поцеловала:

— Да что с тобой сегодня? — поразилась Гушка.

И опять ничего не заподозрила, ну и обвела же вокруг пальца хитрая девчонка.

Через час прибежала молоденькая счетоводка Люна, которую про себя Гушка называла Цоркой. Она не одобряла в Люне ни лишней худобы, ни вертлявости, ни разговорчивости, ни того, что та откликалась переливчатым смехом на каждую неуклюжую шутку деревенских парней.

— Где Заира?

— Пошла в клуб!

Цорка зыркнула на нее быстрыми глазами, коротко засмеялась и огляделась по сторонам, будто в поисках парней, чьи шутки привыкла сопровождать хохотком.

— И Хакуца нет дома? — допытывалась Цорка.

— У соседей! — ответила Гушка нехотя.

Уже почуяла: неспроста Цорка все выспрашивает, но так толком от нее ничего не добилась. Покривлялась она еще во дворе, не согласилась войти в дом, сославшись на занятость. Какие могут быть дела у таких вертихвосток? И ушла.

Вскоре вернулся Хакуц. По тому как он оставил за собой открытой калитку и глубоко вложив руки в карманы, подняв высоко голову, пошел к дому, Гушка тотчас поняла: стряслось неладное.