Ян Козак - Адам и Ева

На равнине вдоль поселковых домиков прорисовывалась полоса густых яблоневых шпалер, обнесенная забором. Утешная, радующая глаз картина! Было на что посмотреть. Тем более что чуть поодаль от нашей походной столовой красовались среди персиков сборщицы, почти сплошь молодые девушки; они расположились группами на краю бассейна.

Бассейн — это огромное водохранилище, длиной в двадцать пять, шириной в восемь, а глубиной — в четыре метра; уже три года мы пользуемся им для поливки персиков. Насос гонит лабскую воду в резервуар, где она согревается солнцем, а потом с помощью ирригационных устройств ее распределяют по всему саду. Старую поливалку, «штадлеровку», переместили поближе к новым яблоневым посадкам.

Со стороны бассейна летел немолчный веселый гомон и смех. Девушки, плескавшиеся в воде, — нимф этак десятка три — брызгали водою на тех, что прятались в тени дерев. Залитая солнечным сиянием, бурлящая поверхность водоема слепила глаза. Разумеется, не настолько, чтобы не различить обнаженных девичьих тел, кое у кого прикрытых лишь бикини. В общем, эта полуденная сиеста, фургон-столовая возле озаренного солнцем сада, благоухающего прогретыми золотисто-бордовыми персиками, загорелые девушки, барахтающиеся в теплой лабской воде, голубое безоблачное небо над зреющей, набирающей силу красотой — все это больше напоминало сцену пикника из какого-то американского фильма о жизни миллионеров, чем обеденный отдых бригады сборщиков.

Неожиданно из группы купальщиц, млевших на солнце, поднялась высокая блондинка в бикини, лениво потянулась, так что все мускулы пришли в движение, и так же лениво направилась в нашу сторону. Остановилась и, ни к кому конкретно не обращаясь, спросила:

— А завтра мы тоже будем до самого вечера собирать персики?

— Нет, только с пяти до восьми. Ведь завтра пятница, — ответил я и повернулся к Томеку: — Вот видишь, ничего не изменилось. Заготовители принимают товар только до пятницы, а в субботу и воскресенье — пусть все хоть сгниет на месте.

Блондинка не уходила. Стояла, выставив вперед ногу, может, нарочно, чтоб продемонстрировать изгиб бедер.

Хороша, чертовка! Загорелая, смуглая, на что ни взгляни — глаз не оторвешь! Тонкая ткань небесно-голубого лифчика прикрывала лишь вызывающе торчащие груди, а узкая полоска такой же ткани обвивалась вокруг бедер над крепкими стройными ножками. Скользнув по каждому из нас безразличным взглядом, она посмотрела на Томека, и тут глаза ее блеснули, словно в них просияло солнце. Качнув бедрами, она повернулась и, сознавая собственную неотразимость, со спокойной и естественной уверенностью молодости продефилировала обратно к бассейну. Она шла золотым знойным полднем, упиваясь им, точно первым солнечным днем в нынешнем году.

Томек провожал ее взглядом.

— Черт возьми, вот так штучка. Откуда такая? — поинтересовался Шамал.

— Марцела, — отозвался Гонзик. — Даже в такую жарищу не теряет прыти. Ей бы романы о себе сочинять, — деловито, не переставая жевать, заметил он, единственный, кто при виде девицы не потерял интереса к еде. Нож и вилка праздно лежали возле его тарелки — он управлялся одной ложкой. Парень у нас на глазах превращался в статного молодца. Нынче он отвечал за бригаду сборщиков.

— Раньше я ее здесь не видела. Кто такая? — спросила Ева.

— Уборщицей работает. Теперь это самая шикарная должность, — пояснил Гонзик. — Устроишься на несколько предприятий сразу и разъезжай себе от одного к другому на мотоцикле. Соберешь кое-где мусор для вида — и Двигай дальше. Летом она эти занятия вообще бросает — так и филонит целых три месяца. Уик-энд длиною в лето. А осенью снова такую же непыльную работенку подыщет. Если б не погода, я бы ее не принял. Но убирать урожай — пускай убирает. Сколько уберет — столько и получит.

— Так я и думала — что-то в этом духе, — согласно кивнула Ева, провожая девицу враждебным взглядом.

«Ничего не попишешь, справедливости ради надо признать — женщина она интересная», — размышлял я, слушая рассуждения Шамала. Он поддакивал Еве. Его возмущало, что разные паразиты и лодыри живут себе припеваючи, некому их к ответу призвать, и хуже всего как раз с молодыми. Хорошо работают теперь одни дураки, а уж о молодежи и говорить нечего. Шамал тут же посетовал и на телевидение. Показывают каких-то волосатиков с гитарами, пьяниц да голых баб, и так по этим фильмам выходит, что руки даны человеку, чтоб драться, убивать или распускать их для всяких других бесстыдств.

— Теперь такой вот молоденькой девке переспать с кем попало все равно что для нас поздороваться. Везде, видать, прогресс намечается. Интересно, чем он кончится.

В душе я признавал, что он прав, но только наполовину. У меня с бездельниками расправа короткая, по принципу: «Кто не работает, тот не ест». Нет ничего проще, как вознаграждать людей по количеству и качеству проделанного. Работы у нас по горло. Что, голубчик? Трудиться как следует не хочешь? Плохо хозяйствуешь? Тогда не обессудь. Не заслужил обеда — так и не полакомишься, убирайся-ка прочь от стола! Никакого нового способа эксплуатации человека человеком мы не потерпим. Может, поголодаешь чуток, вот руки-то дела и запросят. Рецепт вполне простой и действенный. Держу пари на что угодно — трудовой народ примет его с легкой душой. Ведь добросовестных и трудолюбивых у нас больше. Но именно их-то бездельники и обдирают как липку…

Разумеется, Марцела себе голову такими рассуждениями не забивала. Со скучающим видом подошла она к краю бассейна, словно выбирая место, где удобнее прыгнуть. И вдруг нырнула вниз головой.

Томек поднялся. Потянулся, запустил в волосы всю пятерню и со вздохом сказал:

— Пойду-ка я тоже выкупаюсь.

Сбросив брюки и майку, он в одних плавках ринулся за Марцелой.

— Солдат — он солдат и есть! — заметил Гонзик. — Ломит напролом.

— Типун тебе на язык! — замахала на него Ева и засмеялась. — Ты свои глупые шуточки брось. Жарко — вот он и решил немножко освежиться. Я бы сейчас тоже не отказалась.

Она держала себя так, будто все в порядке, но тоже учуяла что-то неладное.

Томек с Марцелой уже плескались в бассейне.

Дивная, беззаботная пора молодости! Пока они развлекались, мы сидели за столом с озабоченным видом.

Одолевали нас бесконечные хлопоты. Солнце, раскаленным шаром висевшее в небе, уже несколько дней подряд с утра до вечера лютым зноем заливало землю, опаляя наши души. В такую жару персики вызревают не по дням, а по часам. Утром они еще зеленые, словно озябшие, а к вечеру уже золотисто-розовые, налившиеся сладким соком. А эти треклятые закупщики после полудня «закрывают лавочку», им хоть трава не расти. В половине четвертого грузовые машины приезжают последний раз, а следующие две — только назавтра утром, около восьми. А там, глядишь, выходные дни, до понедельника никого не жди, положись на господа бога. Все это изводило нас несказанно.