Елена Блонди - Судовая роль, или Путешествие Вероники

— Прости, — поспешно сказала Ника.

— Нормально. Ну я хоть попробовал. Так?

— Да. Мне пора. Спасибо тебе. И еще. Знаешь, мне ведь Никас никогда не говорит, что я красивая. Я думала — я так. Как все.

Атос подхватил сумку. Вместе, касаясь плечами, они пошли к пирсу.

— Как все? Какой же он дурак. Впрочем, нет. Хитрый. Зачем ему нужно, чтоб ты знала о себе такое? Он и молчит. Наверное, еще и говорит гадости. О тебе.

— Не надо, — отозвалась Ника, с неловкостью припоминая все Никасовы смешки, те, что любя «ну ты и кабанчик у меня стала» и тому подобное.

У входа на понтонный причал Атос отдал ей сумку.

— Мы теперь не увидимся, наверное, почти год… — она замялась и с упрямой храбростью продолжила, — ты не думай, что мне обязан или еще что. Ты живи, как жил. А там посмотрим, как получится.

Он улыбнулся. Полез за спину рукой, задирая футболку.

— Чуть не забыл. Вот я тебе, в дорогу, — вытащил из-за ремня небольшую книжку, — там нет этого, о чем говорили, но есть рассказы, они как раз для тебя, Ника-победительница.

Беря в руки потрепанную книгу, Ника увидела на обложке знакомую фамилию и с холодеющим сердцем качнулась к Атосу. Куда же она едет, куда? От него! Сделала шаг и прижалась к груди, изо всех сил.

— Спасибо.

Он поднял за подбородок отчаянное лицо и поцеловал в губы, долго и нежно.

— Тебе спасибо.

Доски под ногами гулко отзывались на шаги, рядом множились шаги посторонних, на которых Ника не оглядывалась, шла, спиной чувствуя мужской взгляд, который тянул ее обратно, и кляла себя за нерешительность. Дура, трусиха, читательница романтических историй! Бросить все, кинуться к нему, убежать в пустую квартиру и там упасть в простыни, орать от дикого восторга, после сидеть на полу, кормить друг друга, а посреди ночи сорваться и шляться по пустому весеннему городу, объедаясь томным запахом акаций, и зная — эта весна для них. Та, другая, загорелая Ника с выгоревшими волосами, наверняка бы не упустила своего счастья. И после носила бы его в себе нежной памятью тела. А ты — домашняя курица, мамина дочка, послушная свекрухина невистка… так и просидишь всю жизнь и ссохнешься у окошка…

— Девушка, вы на моем месте сидите, — низкий мужской голос оторвал Нику от самобичевания, и она растерянно оглядела качающийся салон. Ахнув, припала к круглому забрызганному окошку. Атос качался вместе с причалом, приседал, озабоченно заглядывая внутрь. Ника замахала рукой, потом обеими, роняя с колен подаренную книгу.

— Девушка, — терпеливо напомнил о себе голос, но Ника, отвернувшись, не отводила глаз от еле видной мужской фигуры.

— Мущина! Что вы стоитя, не видитя, сумка не пролазит! Уже б сели и сидели!

Заурчали двигатели, причал плавно поехал назад и в сторону. Выворачивая шею, Ника в последний раз зацепила глазами высокий силуэт, но тут все ушло, и в иллюминаторе заплескалась вода, подпрыгивая в светлый воздух. Откинувшись на спинку высокого кресла, она задышала часто, чтоб не разреветься, уставилась вперед туманными глазами.

Рядом заворочалось что-то большое, сгорбилось, утыкаясь башкой в спинку переднего кресла, кряхтя, поехало куда-то вниз. Ника сфокусировала глаза, шмыгнула, сдвигая ноги, сказала возмущенно:

— Мужчина, вы что там делаете, подо мной. Это мое кресло!

Выныривая из собственных колен, багровое о напряжения лицо повернулось к ней с раздраженным удивлением. На колени Ники шлепнулась книга.

— Твое, говоришь? На билет посмотри.

— Спасибо, — выпалила Ника, хватая книгу обеими руками, — билет? Куда билет? Вам чего вообще?

Мужчина оглядел ее безнадежно, махнул большой рукой и откинулся, закрывая глаза.

— Ехай уже.

Двигатели взревели и комета, мягко укладывая пассажиров чуть навзничь, поднялась на крылья, сверкнула в забрызганных стеклах белыми плоскостями. И рванулась вперед, жестко подпрыгивая на срезанных верхушках волн. Оставляя Южноморск Нине Петровне с товарищем Эдуардом, Атосу с Данькой и его прекрасной Ронкой, Ваське с таксистом Иваном и тренером Митей, Тинке с бабником Гонзой.

«Вошедший резко отличался от трех африканских снобов красотой, силой сложения и детской верой, что никто не захочет причинить ему ничего дурного, сиявшей в его серьезных глазах. У него большие и тяжелые руки, фигура воина, лицо простофили. Он был одет в дешевый бумажный костюм и прекрасные сапоги. Под блузой выпиралась рукоять револьвера. Его шляпа, к широким полям которой на затылок был пришит белый платок, выглядела палаткой, вместившей гиганта. Он мало говорит и прелестно кивал, словно склонял голову вместе со всем миром, внимающим его интересу. Короче говоря, когда он входил, хотелось посторониться».

Ника придержала пальцем раскрытые страницы и задумалась, глядя перед собой на серую спинку кресла, украшенную сверху полосатой попонкой — чтоб легче отстирывать следы множества голов. Качаясь и дергаясь вместе с кометой, попробовала представить себе красивого воина с лицом простофили, но бумажный костюм и шляпа размером с палатку сбивали. А вот тяжелые руки — понравилось. И насчет «посторониться» — тоже.

Но, в общем-то, она просто любила этого героя и понимала, да автор что угодно мог понаписывать, но раз герой такое совершил — все хорошо.

Кораблик дернуло, кинуло набок, книжка слетела с колен. Ника согнулась и, упираясь теменем в кресло, стала кончиками пальцем трогать шершавый пол. Вот, нашла. Положив пальцы на гладкую кожицу, потянула к себе и, пыхтя, сфокусировала глаза меж джинсовых колен. Под ногами лежал красный прямоугольничек паспорта.

— Ой, — сказала Ника, подхватывая находку, и снова полезла рукой под кресло. Цепляя пальцем, выудила таки улетевшую книгу. И выпрямляясь, независимо посмотрела на соседа, который искоса поглядывал на ее манипуляции.

Положив книгу на колени, удивленно повертела в руках потертый паспорт и собралась открыть, чтоб увидеть — кому вернуть из пассажиров.

— Ну-ка! — тяжелая лапища накрыла паспорт и выдернула его из рук Ники.

Мужчина быстро раскрыл книжицу, мельком заглянул внутрь и стал запихивать в карман старой камуфляжной куртки. Как ни в чем не бывало, откинулся на спинку кресла, смеживая веки.

— Ваш, что ли? — строго спросила Ника.

Сосед чуть повернул большую лобастую голову, приоткрыл глаз:

— Мой.

Теперь уже оба глаза пристально смотрели на Нику, и ей стало неуютно. Странный какой-то дядька, сильно уж большой, в зеленом свитере и вроде как военной почти одежде. Светлые волосы стрижены так коротко, что не поймешь — блондин или седина.

Седой, решила Ника, отметив резкие складки на щеках и веера морщинок у прицельно сощуренных глаз непонятного цвета. И невежливый. Другой бы хоть спасибо сказал, а этот сверлит глазами и молчит.