Валерий Рыжков - Он, Она и интернет

Они перекусили в суши-баре запеченными роллами, разнообразие было в названиях, а по сути это были кусочки лосося или креветок, со смесью авакадо, огурца, масаго и кунжута и острым соусом. Японская кухня пародировала китайскую, а на раздаче стояли в кимоно узбеки, убеждая клиентов, что при изготовлении испльзуются только натуральные продукты моря Средней Азии.

Дальше они взяли маршрут прогулки, чтобы увидеть изнанку Петербурга.

Гидом по городу стал Алексей, и он показывал отцу тот же город, но в другом измерении с тяжелым пасмурным небом, усталостью и слезящей красотой домов Невского проспекта и прилежащих улиц с тесными двориками.

Модернистский магазин книги с глобусом планеты Земля, с напоминанием о том, что весь мир можно, как футбольный мяч взять в руки, и запнуть в космос, а можно зайти в магазин подняться на второй этаж, и взять новую книгу с чашечкой кофе, чтобы глядеть сквозь пространство огромного стеклянного окна на мельтешащих людей и проносящихся машин-иномарок.

Еще есть дом Кино, заповедник интеллектуальной совдепии и фестивальных кинолент и актуального кино не для всех, в которое можно прийти не за пять минут после начала показа сеанса, а раньше минут за тридцать и выпить кофе, разделяя свои мысли с другом. Тут пахнет уже не семечками, а попкорном.

Андрей отказался идти на Пушкинскую улицу, ему не нравился этот старейший питерский сквот с чередой галерей и экспериментальных клубов по интересам и запутанной философии дианетики.

Молодежь скорее поспешит зайти в ботаническое кафе с вегетарианской едой из овсянки, морковного кекса, супа – пюре из каштанов и запить пивом или бокалом вина, чем в пышечную, с прошлой добуржуазной жизни с вкусными пышками и кофе с молоком из бачка, с вечным кислым запахом исторически охраняемым объектом архитектурной ценности.

Другим предлагается быстрая еда в одноразовых пакетах, стаканчиках и столовых приборов из пластмассовых ложек, вилок и ножей. Философия еды заключается в том, в каком месте, ты принимаешь эту трапезу. На крыше домов воздух считается почище, чем в подвальном помещении от выхлопных газов машин-иномарок. И жизнь становится легкая и безоблачная. И порой не куда бежать и тогда вечер застанет в подвальном зале джазового клуба, то можно всю ночь прожигать с беспечной молодежью с истерическими глазами под бренчание гитары, гортанной трубы и щелканье барабана. Везде встретятся довольные лица в средиземноморском интерьере трещин стен и сводчатых потолков подвалов, или в склеенных из бамбука стен, напоминающее призрачно о лете тайского отдыха в Паттайе.

Нынешняя молодежь снова выражает левацкие убеждения о свободе и равенстве без общинности, где главное не еда, а посидельчество среди себе подобных, богемная публика до дилетантности, скатываясь в рассуждениях до примитивизма андеграунда, чтобы снова вернуться в теплый семейный дом в образе возвращения блудного сына. А утром непременно попросить денег в долг, чтобы доехать до университета.

Путешествие по городу отца и сына продолжается, пересекая мостки, пешеходные переходы под светофорами и без них, это была их туристская прогулка из детства, во время которой наплывали мысли для философских размышлений, от ощущений восприятия как от архитектуры, так и от рекламных вывесок над зданиями.

В пролете переходов галереи Гостиного двора стоит женщина с тремя детьми с протянутыми ручками, которых инструктирует мужчина с золотой цепочкой в руке. Начинается обычный день профессиональных попрошаек. Все торопливо проходят мимо них, оценивая скверную игру вымогателей на жалость.

Продавщица пирожками громко рассуждает, окруженная тремя гастрабайтерами.

– Вот понаехали…

– Приехали, – подначивает молодой человек.

– Я вот тебя не уважаю, а его уважаю, – указывая на пожилого мужчину.

– Ты никого не уважаешь, по какому оттенку различаешь в нас человека, – уточняет у нее молодой эмигрант.

– По мозолям на руках, – парирует продавщица.

Из глубины двора зазывает голос, расхваливая старые товары, телефон с диском вместо сотового, граммофон вместо видеомагнитофона, самовар вместо электрического чайника. Продавец кричит в толпу зевак, что его антиквариат на все времена. Тянется галерея смешения стилей одежды с элементами трамп – стерв, томбой– сорванцов, эйзи – чик модного секонд-хенда. Из группы подростков эйзи – чик отделяется одна взбаломашенная девушка, подняв окурок и показывает двум пацанам, и они как-то странно захихикали, радостно обсуждая окурок в руке их мадонны. Около машины-Мерседеса манерно обнаружился бомж, который у бокового зеркала, заглянув в салон, взъерошил свой редкий хохолок на голове. Ему уже повезло в этот день три раза, во-первых, он проснулся, во-вторых, позавтракал, и в – третьих, он поправил себе прическу.

До выходных остаются еще два дня, а люди идут и идут с одной с работы на другую, полицейские останавливают с завидной частотой машины, пешеходов. Все живут с твердым ощущением, что никто из них никогда не нарушает порядка. Движение беспрерывно, что даже перемещение с преодолением препятствий становится искусством, стилем жизни, так называемым паркуром.

В ювелирном магазине золотые кольца продаются с гарантией на три года. На все другие драгоценные товары гарантии не предлагаются и назад не принимаются ювелирные поделки.

– Знаешь, как люди становятся наркоманами? – спрашивает Андрей.

– Легко. Тебя приглашают на праздник жизни, на вечеринку. Дают травку. От нее весело и глупо. На этом праздник заканчивается.

– Как отец говорю словами римлянина Октавиана Августа, если не начал, то не строй, если начал – разрушь, если закончил – оставь все как есть.

– Объяснимое стало необъяснимым, – заметил сын. – Я выбрал Интернет, а не пепси и травку. В двадцать лет делают, а потом думают.

– А в пятьдесят, только и делают, что думают и думают…

– И ничего не делают, – отпарировал Алексей.

– Это зависит, каким заживлением затягивалась сердечная рана. У меня она затянулась вторичным натяжением, оттого и последствия другие, от того и стремление к созерцанию, чем к созиданию.

– Чтобы выйти из кризиса надо быть вольнодумцем, – произнес Алексей, этот тезис Андрей не стал оспаривать, он и так обратил внимание, что их диалог идет на равных, и все – таки ему хотелось соблюдать дистанцию поколений.

На одном из домов висит мемориальная доска, что с 1906 по 1908 год, писатель жил и работал. Получается не просто жил, а еще оказывается, и работал. Но почему не написать просто – жил, а так получается, что вдохновение он черпал прямо из окна своей квартиры. Они прошли мимо этого мемориального дома, и мельком взгляда оценили фасад дома, который тоже являлся культурным наследием. На другом доме висела мемориальная доска. И этот дом стал архитектурным достоянием. Сколько сразу в одном месте оказалось известных и великих людей, будто их прописывали по мере известности. Они шли и безумолку говорили между собой об одном и том же, но в своем понимании.