Дуглас Кеннеди - Момент

И сразу заметил знакомый силуэт, маячивший у первого поста охраны. Синий костюм с легким отливом, очки с затемненными стеклами, шапка «пирожок». Черт, черт, черт! Мистер Пинкертон… Потеряв меня в Пренцлауэр-Берге, он, должно быть, сразу поспешил сюда, зная, что я обязан перейти границу именно здесь. Судя по удивленному и в то же время довольному выражению его лица, он был счастлив, что я не заставил его околачиваться здесь до полуночи, как это позволяла моя «виза Золушки».

Он подошел к караульному и что-то шепнул ему на ухо. Я увидел, как тот инстинктивно потянулся к кобуре револьвера. Хотя мне и было страшно, я знал, что у меня нет другого выбора, кроме как ответить на все их вопросы. Оставалось надеяться, что мне все-таки позволят пересечь эти тридцать ярдов, разделявшие два мира.

Шлагбаум поднялся. Я подошел к поджидавшей меня парочке. Как только я пересек начертанную на асфальте линию, пограничник крепко взял меня за правую руку.

— Вы пройдете со мной, — сказал он.

Меня провели в будку. Здесь к нам присоединились мистер Пинкертон и пожилой офицер в форме, с медалями на нагрудных карманах. В крохотном помещении не было стульев — лишь длинный стол, перед которым мне было приказано остановиться.

— Документы, — сказал старший офицер.

Я передал ему свой паспорт.

Офицер изучил его, потом повернулся к Пинкертону и спросил:

— Этот человек убегал от вас?

— Да, это он, — ответил тот.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Офицер снова заглянул в мой паспорт и сказал:

— Итак, герр Несбитт, этот джентльмен утверждает, что вы бросились бежать, как только сошли с трамвая на Мариенбургерштрассе в Пренцлауэр-Берге.

— Совершенно верно. Я побежал.

— А почему вы побежали?

Я сделал глубокий вдох, пытаясь побороть ужас, сковывающий меня.

— Дело в том, что я марафонец, потому и побежал. Я тренируюсь каждое утро. А сегодня решил, что было бы интересно совершить пробежку по Восточному Берлину.

Офицер смотрел на меня как на сумасшедшего. Пожалуй, его трудно было осуждать за это.

— Какая-то нелепая история. Этот джентльмен утверждает, что вы вели себя подозрительно в трамвае.

— А кто такой этот джентльмен? — спросил я, нервно и в то же время с вызовом.

— Здесь мы задаем вопросы.

— Да нет, просто любопытно, почему меня расспрашивают о моей пробежке в Пренцлауэр-Берге.

— Вы одеты не для бега.

— Вот, на мне кроссовки, — сказал я, кивая на свои «найки».

— Вы живете в Западном Берлине?

— Да.

— И чем вы там занимаетесь?

Я объяснил, что пишу книги.

— Что за книги?

Я рассказал ему о своей первой и единственной книге.

— Значит, вы в Западном Берлине собираете материал?

— Нет, я пишу роман.

— О чем?

— О девушке, которая разбила мое сердце.

Он смерил меня испепеляющим взглядом:

— Что привело вас сюда сегодня?

— Хотел посмотреть выставку в Das Alte Museum.

— А чем она вас так заинтересовала?

— Просто заинтересовала, и все.

— Но чем же именно?

— Меня интересует такое искусство.

— Несмотря на то, что оно не имеет никакого отношения к любовному роману, который вы пишете?

— Кто вам сказал, что это любовный роман?

— Если вы шли в Das Alte Museum, тогда почему сначала оказались в Пренцлауэр-Берге?

— Как у вас, должно быть, зафиксировано, я совершил свой первый визит в Восточный Берлин четыре месяца назад. И тогда же я открыл для себя Пренцлауэр-Берг. Мне это место показалось очень романтичным.

— Я думаю, вы там с кем-то встречались.

— Я ни с кем не встречался.

— Вы лжете.

— У вас есть доказательства того, что я лгу?

Поскольку они не видели, как я заходил в квартиру Юдит, у меня не было оснований для беспокойства, если только она сама не позвонила им. Если же она все-таки сообщила о моем визите, то для нее это было чревато большими неприятностями, ведь она передала мне фотографии, которые теперь оттягивали задний карман моих джинсов.

— Я просто знаю, что вы лжете, — сказал офицер.

Я пожал плечами, изображая невозмутимость, хотя на самом деле ужасно нервничал.

— Я бы хотел осмотреть содержимое вашего рюкзака.

Я передал ему рюкзак. Он аккуратно выложил на стол чистый блокнот, журнал «Нью-Йоркер», кисет с табаком и сигаретную бумагу, карандаши и ручки, карманное издание романа Грэма Грина «Наш человек в Гаване», который я начал читать, и недоеденный шоколадный батончик «Риттер» с марципаном. Офицер внимательно осмотрел каждый предмет. Потом попросил меня вывернуть карманы. Я послушно выложил на стол ключи, мелочь и бумажник. Особенно его заинтересовал мой бумажник — он изучил каждую карточку из тех, что хранились в кармашках.

— Атеперь снимите куртку и передайте мне. Часы тоже.

Краем глаза я видел, как мистер Пинкертон оглядывает меня с ног до головы. К счастью, подол рубашки прикрывал джинсы сзади. Если бы они попросили меня снять рубашку, то наверняка заметили бы уплотнение в заднем кармане.

Офицер обшарил все карманы моей куртки и осмотрел черные часы «Омега», модель 1950-х годов, доставшиеся мне от отца много лет назад. Я уже чувствовал, что начинаю потеть. Своей напускной дерзостью я маскировал глубокий страх, ведь мне грозили несколько дней тюрьмы по подозрению в шпионаже или контрабанде. И это в лучшем случае.

— Подождите здесь, пожалуйста, — сказал офицер.

Собрав мои личные вещи, он запихнул их в рюкзак и удалился в сопровождении Пинкертона, заперев за собой дверь. Я задался вопросом: что дальше ?

Меня продержали в будке больше двух часов. Вернее, я мог только догадаться, сколько прошло времени, поскольку вместе с офицером исчезли и мои часы. Без чтения, авторучки и бумаги мне ничего не оставалось, кроме как сидеть на полу и предаваться своим мыслям. Я думал о том, как Петра проводила день за днем в одиночной тюремной камере, где ей точно так же нечем было себя занять. Сидя взаперти, я мог сказать, что эта пытка очень мучительна. Плюс ко всему мне отчаянно хотелось в туалет, и страх перед неизвестностью возрастал с каждой минутой.

Но тут дверь открылась, и вошел офицер, один, с моим рюкзаком в руке. Он швырнул рюкзак на стол и сказал:

— Встаньте.

Как только я вскочил на ноги, он кивнул на рюкзак:

— Вот ваши вещи. Пожалуйста, проверьте, все ли на месте.

Я проверил и подтвердил, что ничего не пропало.

— А теперь наденьте куртку и забирайте это.

И снова я подчинился. Как только я оделся, он вручил мне мой паспорт:

— Можете идти.

Я бы с удовольствием задал ему массу вопросов. Почему они вдруг решили, что я больше не опасен? Была ли наводка от Юдит? Почему они толком не обыскали меня, если так беспокоились, что я могу пронести нечто компрометирующее? Но мне дали понять, что я свободен. Так что теперь все эти вопросы были бы некстати.