Хилари Мантел - Фладд

Торговая улица уже опустела — покончив с покупками, местные разошлись по домам, больше тут было нечего делать. Фладд посмотрел на часы — около пяти. В воздухе повис неприветливый холодок осеннего вечера, смешанные испарения опавших листьев, каминов, топящихся углем, мокрой шерсти и сиропа от кашля.

Рядом со станцией он наткнулся еще на одну группу подростков, постарше прежних, и более сплоченную. Эти юные федерхотонцы учились в школе соседнего городка. Несмотря на малочисленность, выглядели они внушительно. Их красно-коричневые школьные пиджаки, купленные на вырост, топорщились, словно черные плащи крестоносцев. Восемнадцатилетние оболтусы держались настороже, стреляли глазами по сторонам, носили кепочки, а с их мосластых, костлявых плеч свисали квадратные ранцы. Некоторые девочки, словно щиты, прижимали к себе жестянки из-под печенья, другие несли мешочки с вязаньем, откуда торчали металлические спицы. Юноши сжимали в руках пилы и молотки. Завершающие процессию девочки двенадцати-тринадцати лет с хмурыми лицами грозно держали наперевес хоккейные клюшки.

— Добрый вечер, — поздоровался Фладд. — Мое имя Фладд, я новый помощник священника. Как учеба?

Ответом ему были удивленные дерзкие взгляды. Фладд загораживал им дорогу, и, чтобы не потерять строй, подросткам пришлось остановиться.

— Мы можем пройти? — спросила одна из девочек с клюшкой.

— Мне просто хотелось узнать, — продолжил Фладд, — чем вы, юное поколение, тут занимаетесь?

— Уроки учим, — раздался голос из центра колонны.

— Не отдыхаете даже в выходной?

— Мы сидим дома, — твердо ответила девочка. — Не хотим драться с хулиганами.

— Мы не высовываемся, — добавил другой голос. — Готовимся поступать в Манчестерский университет.

— Вы ходите к мессе? — спросил Фладд. — После мессы мы могли бы собраться, поиграли бы в настольный теннис.

Подростки переглянулись, их лица разгладились.

— Мы атеисты, — сказал маленький мальчик со смутным сожалением.

— Это не для нас, — сказала девочка. — Понимаете, святой отец, родители не выпускают нас гулять без формы, от этого все беды.

— А те, из Фомы Аквинского, нас бьют, — объяснил мальчик.

— Они догонят нас и поколотят, — сказала девочка, — если вы нас не пропустите.

Сзади три ее подружки подняли свои жестянки и забренчали в унисон: odi, odas, odat.

— Я ненавижу, — грозно перевела девочка. — Ты ненавидишь. Он, она ненавидит.

— Можете не продолжать, — пробормотал Фладд. — Я знаю, что дальше.

— Не принимайте на свой счет, — сказал юноша постарше, а девочки, потрясая жестянками, объявили:

— Если что, мы закидаем их нашим домоводством.

Фладду пришлось отступить в сторону. Проходя мимо магазинов, подростки с опаской поглядывали на дверные проемы — не подкарауливает ли там кто.

Он по лестнице перебрался через изгородь на тропку и двинулся через пустошь, молотя зонтиком отца Ангуина по жесткой траве. Склон, поначалу пологий, становился все круче, и перед следующей изгородью Фладд остановился, чтобы перевести дыхание. За ней лежала главная улица Недерхотона: беспорядочно разбросанные дома, пабы «Старый дуб» и «Ягненок», которые переживали не лучшие времена, табачная лавка с закрытыми ставнями — вероятно, та самая, о которой говорил отец Ангуин, бакалейная с пирамидками из пачек чая на витрине и булочная, витрину которой вместо хлеба украшал спящий черный кот. Деревенские дома не отличались единством стиля, некоторые состояли из одной длинной комнаты, низкие просевшие крыши свидетельствовали о преклонном возрасте, а еще Фладду бросилось в глаза обыкновение недерхотонцев замуровывать окна, которые они считали лишними.

Вокруг он наблюдал живые алхимические символы: черные куры клевали на заднем дворе, у стены стояла приставная лестница о девяти ступенях, scala philosophorum [22] Философская лестница (лат.). . Вскоре дома поредели, и Фладд оказался у ржавых железных ворот, за которыми начиналась тропинка через пустоши. Он постоял, всматриваясь в мрачный пейзаж и бурное небо, а отвернувшись от ворот, почувствовал на лице капли дождя. Раскрыв ниспосланный провидением зонтик, отец Фладд зашагал обратно. Плотный вязкий туман, не дожидаясь, пока он поднимет воротник, заклубился вокруг. В меркнущем дневном свете грязные оконные стекла казались непрозрачными, словно их покрывал тонкий слой свинца. Дрожа от холода, священник прислонился к стене и снова вытащил карту. От главной тропинки, которая привела его сюда, ответвлялась боковая. Она шла прямиком через огороды и, по его подсчетам, минут через десять должна была вывести на задворки монастыря. Он все равно собирался нанести монахиням визит вежливости как раз сегодня, иначе они обидятся. Наверняка монахини из христианского милосердия предложат ему чашку горячего шоколада, а возможно, и булочки с маслом или даже вареньем. Разумеется, они обрадуются гостю. Взбираясь на очередную лестницу через изгородь, отец Фладд улыбнулся про себя и с веселым сердцем вытащил ногу из чавкающей грязи.

В гостиной монастыря было и душно, и холодно, а еще таинственно пахло застывшей подливкой. Гостиной пользовались нечасто. Фладд сидел в жестком кресле у мертвого камина и ждал мать Питуру. Под его ногами сиял темный линолеум с рисунком в виде паркетных дощечек, оживляемый красным ковриком у камина. Над каминной полкой висел Христос в тяжелой позолоченной раме, тонкие язычки света поднимались из его головы. Грудная клетка была аккуратно вскрыта римским копьем, и распятый тонким мертвенно-бледным пальцем указывал на свое беззащитное сердце идеальной формы. У дальней стены стоял массивный сундук с прочным на вид замком. Вероятно, дубовый, но за долгие годы поверхность сундука так захватали руками, что теперь она казалась липкой и не отражала света. Знать бы, что там внутри, подумал Фладд. Вещи монахинь, интересно какие.

Устав ждать, он заерзал в кресле. Сундук манил его, глаза снова и снова возвращались к дубовой крышке. Фладд встал, кресло скрипнуло — он застыл на месте, затем, набравшись смелости, на цыпочках подкрался к сундуку. Потрогал крышку — не поддается, попытался приподнять, оценить тяжесть — и впрямь тяжелая. Сзади раздались шаги. Фладд выпрямился и непринужденно улыбнулся.

Мать Перпетуя прочистила горло — слишком поздно, чтобы гость счел это вежливым предупреждением, в самый раз, чтобы показать, кто здесь главный. Затем монахиня подошла к высокому узкому окну и задернула шторы.

— Скоро стемнеет, — заметила она.

— Э, — замялся священник.

— Одежда монахинь. — Она показала на сундук. — Одежда, которую мы оставляем, удаляясь от мира. Ключ хранится у меня.